Андрей Мельников - Транскрипция дыхания

о, тайна,

заключенная в игре с мячом,

с его отскоками, с его упругостью

и тупостью упрямой…

а пальцы растерянно-неловки –

все невпопад,

застыли неуклюже,

повисли траектории… такие четкие…

иголкой взгляда вычерченный след

на плоскости полета,

но вечно мимо,

только шелестящая усмешка

где-то рядом

вызывает желание

драться…

положить черепицу в костер,

трепетно наблюдать,

как кровавые языки

сладострастно

ее

лижут,

завороженно онеметь,

бесконечно и жадно ждать,

и не вытерпев,

подойти

и встретить осколков

оскал…

зеброй бежит переход,

будто его кто-то ждет,

а он и бежит в никуда –

просто спасает себя

от хищной стаи машин,

прожорливой на бензин,

мечется между огней,

сплюснут, прижат кросс

белых плоских полос,

втоптан колесами в снег

их отчаянный бег,

зебра вдруг замерла,

а на ней – и я,

ожидая судьбы своей…

запоздалая милость –

набросить

на деревья, траву,

серые спины домов

тонкий тюль

позолоты,

оказаться в плену

у парящих

солнечных нитей –

оков столь изящных,

что боязно даже

дышать,

нарушая гармонию

сводов…

ломкие пальцы

зябко дрожат –

холодно

им,

вот нарастает

гулкий набат

мраморных

зим,

белого крика

голых снегов

эхо

дрожит,

перед глазами

черных следов

небо молчит.

скользкое сияние свечей…

поскользнулся взгляд

на отражении,

после острой вспышки

наваждения –

лунное затмение речей…

сдержи свой взгляд,

сдержи в плену ресниц,

не выпускай его на волю –

я знаю, если он взовьется

ввысь,

то возвратится, как щепотка

соли,

прошелестит небрежно

и найдет

холодный шрам улыбки,

зыбкий шрам.

Потресканные губы.

Коркой рот.

Каждый звук рикошетом

созвучий

извергает сверкающий хор –

это просто несчастный

случай –

в душе музыкант,

а в ушах – запор.

Осколки этой музыки

вонзаются в лицо,

в глазах – булавки бликов,

ослепленье,

и пальцы превращаются

в стекло,

похоже, они тоже –

отраженье.

Разбитая мозаика

мгновений,

распитая бутылка…

молока,

как двойники надоенных

прозрений,

расколоты презреньем

зеркала.

то ли

лилово-сиреневый,

то ли

застенчиво-розовый,

трепетно

неуловимый,

как парящий мираж,

или

небрежно сотканный

из

мимолетных

вздохов,

или

вибрация духов,

или

воздуха

дрожь…

Вонзай!

Ну что ж ты

медлишь?

Ну, смелей!

Отбрось сомненья, страх

и жалость.

Не закрывай

глаза,

приметься, размахнись

и бей –

ведь сердце –

только ножны для

кинжала!

и карие зрачки озер

в ресницах обступивших

елей,

морской капусты йодный

вздор,

и призрачный туманный

берег…

на монастырских валунах

клочками рыжая

щетина,

как будто гланды

при ангине,

набухли тучи в небесах.

Вот-вот раскатистое

эхо

взорвется в ракушках

ушей,

и ливень струями бичей

сметет с лица гримасу смеха.

В конвульсиях забьются

волны,

их гребни остры,

как пила,

и зубьями скребут, скребут

упорно –

летят, летят опилки

от весла…

волны, волны, волны

в седых бакенбардах

пены,

ваши лица взволнованы –

опять расшалились

нервы?

Полно, полно, полно

сердиться по пустякам –

это всего лишь

полночь

припала к нашим ногам.

Сонно,

лениво немножко

море ласкает мол,

и лунная дорожка –

как аккуратный пробор…

а на улице –

гололед,

даже дерево мерзнет

в гипсе –

поскользнулось,

наверно,

и вот –

ствол под снегом

теперь

бережет,

а на ветках –

сосульки

как клипсы…

гулкая оторопь

мостовой,

булыжников лысых

затылки,

средневековый дождь

моросит

в средневековой

дымке.

Вот из тумана…

Что это?

То ли рыцарь бряцает

мечом…

нет – это просто

прохожий

о камень задел

зонтом.

А если подняться

по лестнице

на вздыбленный эхом

выш-

город – взгляд, потеряв

равновесие,

упадет на лезвия

крыш.

снег,

ступеньки хрустят

под ногами –

взбегаешь наверх –

посильней оттолкнись –

и вниз –

навстречу лавиной

ринутся

небо, деревья, лица,

простертые

ввысь,

времени тонкая нить

полоснет

по глазам. Черный

снег.

зрачки, как шарико-

подшипники,

на вертеле голово-

кружения,

слезятся смазкою –

от трения

по радиусу видео-

скольжения,

от вращения в зам-

кнутых буднях

зрение – на износ,

абразивные диски авто-

колес

полируют глаза

до слез,

одно лишь спасение –

загород

по конвейеру поездов,

на прохладную скатерть

снегов

уронить усталость

зрачков.

туман перед глазами

скомкан каль-

кой –

очень вскло-

коченной и до озноба

колкой,

и сколько

я ни всматриваюсь в даль –

лишь

под ногами галька

пляжа

скрежещет ржавой стружкой,

да волны гулко катятся –

как сталь…

рас-

тегнулась молния

на черной мантии неба,

брызнул

рас-

плавленный свет –

это

застенчивой ночи тело

сверкнуло из-под

одежд.

Корчатся корни

деревьев

очковыми кобрами,

сквозь

спелые грозди ливня –

глаза, налитые кровью –

красные трассы

вспышек

пронзают черную землю,

все вокруг

истекает водою,

кроме

сухих рас-

катов охрипшего грома.

Кто-то рядом со мною,

совсем рядом –

так, что можно плечом

ощутить

упругость его дыхания,

он так близко,

что кажется –

у нас общее тело,

и когда его крик

продирается сквозь

меня,

выворачивая наизнанку,

я вырываюсь на свободу,

и встаю рядом с ним,

и отголоски увядшего вопля

затухают,

как отблески молнии.

на лужах мурашки – от дождя,

бросает зонт в озноб

от ветра,

и кислый привкус

сентября

у штемпеля в углу конверта,

печать размыта…

пелену

пересекают шрамы веток,

оторван неба край –

засучен,

его сырую бахрому

уж разъедают кляксы туч –

отправлено письмо

за сотни лет до нашей эры,

в почтовый ящик горизонта

было опущено оно,

галеры строк,

на них – рабы гребут,

прикованные

к буквам,

как рок,

накатывают времена Гомера –

и неотстроенная

Троя,

и непостроенная

вера…

косая челка ливня,

сквозь нее:

шпили, карнизы, башни

подступают

к горлу,

века наколоты, как чеки

на копье –

на алебарду Домского

собора,

но неподкупны перед временем

доспехи

твоих домов, музеев,

мостовых,

черты лица – чеканный гулкий

кремень,

вот угол близок…

как удар под-

дых,

или улыбка Моны Лизы

внезапен каждый

переулок…

ку-пол неба н-еж-ным с-ветом