Что наша жизнь? Игра! Жизнь – это борьба за существование. В жизни есть место подвигу. Что за роман – моя жизнь! Я разве слажу? Уж лучше – сразу! В этой жизни умирать не ново…
Уверен, мой читатель уже и авторов этих мнений расставил по местам. А и в самом деле – что есть жизнь отдельно взятого человека? Более конкретно: как она корреспондируется со своим временем, с современниками, с миром в целом, в конце концов? Мы же стадные, живем социумами, так? Село, поселок, городок, город, мегаполис… Как ладим между собой? Ну, сексуальное не берем в счет. Это чисто животное влечение, у каждого самца или самки оно свое. Можно, конечно, типизировать, сгруппировать по схожим признакам, ранжировать по физиологии… А с интеллектом-то как? Мы же сами себя называем сапиенс – разумные. Мера есть хоть какая-нибудь? IQ? Фи, какой примитив. Я давеча провел тест у пары десятков интеллектуалов (с высшим образованием, кое-кто даже с техническим!): что такое тангенс? Только двое из двадцати сказали: тригонометрическая функция. Какая именно – ни один! Не знаю, имеет ли программа средней школы интеллектуальную ценность. А нет, так на хрена детей мордовать? Отмените, и дело с концом. Разве же не очевидный факт: все увеличивающийся объем знаний человечества все дальше углубляет пропасть между специалистом и дилетантом, знающими и обывателями. Все знать и все понять никому не дано. Одинаково на вещи смотреть даже у отца с сыном редко получается.
Обычно пишут о выдающихся. Как бы – эталон, делать жизнь с кого. Редко (и то только в художественной прозе, то есть в выдумках) – об ординарных. И уж если журналисты берутся сами себя пропагандировать, так только самое лучшее выставляется, достижения. А жизнь так многогранна, так изменчива… Может, описание ее без приукрашивания, самоедское, что называется, больше пищи даст для понимания эпохи, народа, страны?
Вообще-то я писал эти очерки для своих родных. Писал честно, как я ее, честность, понимаю. Пропагандировать себя, пиарить поздновато, четверть века, как отошел от активной журналистской деятельности. Но тут близкие уж больно насели на меня: пиши да пиши, нам интересно. Написав пару очерков, стал склоняться к мысли, что все это может оказаться интересным целому поколению и 21-го века. Вспомнил, как бабушка закадычной (еще со школы!) подруги Натальи (моей жены в последние сорок лет жизни) дала почитать свои бесхитростные записи, и то огромное впечатление, что они на меня произвели. Несколько лет провела она в сталинских лагерях для ЧСИР (непосвященным расшифрую: член семьи изменника родины). Из того непрофессионального рассказа почерпнул об эпохе куда больше, чем из кучи исторических источников. Она не «писатель», конечно, как мать Василия Аксенова Евгения Гинзбург (ее «Крутой маршрут» знаменит во всем мире, пьеса по этой повести была поставлена в московском «Современнике»), всего лишь медсестра (но весьма высокого «калибра», у знаменитого нейрохирурга Бурденко была операционной сестрой). И муж ее – никакой не изменник родины, а начальник Главного артиллерийского управления РККА (это, надеюсь, пока не нуждается в расшифровке?). «Полагалось» расстреливать военных, вот руками того карлика-гомика и осуществили (потом и самого Ежова расстреляли, слишком много знал, вероятно). А чтобы семьи расстрелянных не путались в ногах – в ссылки и лагеря. Обо всем этом бабушка Маши и написала от нечего делать, сидя долгими зимними вечерами у печи на даче в Мамонтовке. То не графомания, а крик души: «Вот что ты, милый, сделал мне…».
Бог миловал – в лагерях сидеть не доводилось мне. Ничего такого экстраординарного, что может привлечь внимание читателя, в моей жизни как-то и не было. Ну, разве что кроме контактов с ЧК. Врагу не пожелаю в этой стране оказаться в поле внимания российских спецслужб, да даже вообще – правоохранителей. Нынче они превратились в касту отъявленных негодяев. Попадет случайно в их среду порядочный, они его уничтожат в считанные дни – в тюрягу посадят, выкинут без права работы «в органах»… Оценили? «Органы»! Увы, жизнью моего поколения и был – надзор КГБ: куда же «совку» без него! Была она, та жизнь, со своим поколением, со своим кругом, с людьми, кои теперь или «на выходе», или уже ушли. Документ о той эпохе, мне показалось, всегда будет интересен людям: надо же понять, как многомиллионная страна превращается в единобезмыслие и как жилось в ней тем, кто не «единомысленник», но кого и к диссидентам не отнесешь. Нас, кухонных философов, было абсолютное большинство в «советской» интеллигенции. Одни наши анекдоты чего стоили: до сих пор с хохотом рассказывают! Это потом многие стали ностальгировать по той эпохе: в новой, оказалось, надо уметь себя «продавать», проявиться, найти место в жизни в самой банальной конкуренции. Их не только этому не учили – не готовили, а даже шла обратная селекция: конкурентоспособных и не поддающихся в разряд «одобрямс» «зачищали», а поддавшихся лишали индивидуальности. Кушать же в «Совке» полагалось всем согласным. Люди и обленились, перестали расти, потеряли главный стимул к самосовершенствованию – кусок жирнее… Мир ушел далеко вперед. Мы остались в глубокой…
Оттуда и я. К тому же профессионал, судя по отзывам на предлагаемые ниже очерки, еще не окончательно растерявший навыки писать. Все-таки учили меня этому делу в лучшем советском вузе. Да и четвертьвековой опыт газетной работы что-то же значит. Не верите? Проверить легко: почитайте. Не понравится, с любой точки можно отбросить в сторону. Покажется интересно, так и дочитайте до конца. Заранее скажу вам: не люблю навязываться, как и не терплю навязчивых. Это-то уж не пропаганда, а голая правда. Пища для размышлений о нас, ваших предшественниках.
Перефразируя Поэта: мы тоже были. Вам оценить – какими. Чтобы понять, какие вы и как ваши потомки оценят вас.
(Диспозиция)
Никита Хрущев к 1964 году был «на хозяйстве» больше 10 лет. Последние 6 из них – в регалиях Сталина: Генсек ЦК КПСС и Предсовмина одновременно (вторую должность он себе взял после разгона просталинского Политбюро, убрав Булганина и выселив его с женой в 2-комнатную квартиру на Погодинку, ближе к последнему пристанищу – Новодевичьему кладбищу). 70 исполнилось ему в том же 64-м, в апреле. Были грандиозные торжества. Самому Никите они очень понравились. На них он и объявил: бодр, здоров вполне, готов служить народу многие годы. Народ аплодировал (ну, как иначе! Так было, так есть, так будет вовеки: как что Генсек изрек – бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию). Внешнее впечатление: власть его незыблема, если и покинет своего носителя, только вместе с его душой (или чуть позже, до прихода новых «вождей», после положенных и по такому случаю торжеств, уже без аплодисментов, не артиста же провожают в последний путь, а очередного политического фигляра). Полнометражный фильм «Наш Никита Сергеевич», толстенный фолиант «Лицом к лицу с Америкой», авторы которого (больше десятка их было) так до конца жизни и подписывались: «Лауреат Ленинской премии» (Никите сильно понравилось, как его там расписали, он и дал за нее высшую премию), заполненные рассказами о его «геройствах» в войну газеты (особенно в Сталинградской битве, 20-летие ее отмечалось больше года из-за него же: был он там членом Военного Совета одного из фронтов)… Слава! Слава! Слава! Надоедливая, навязчивая, но, увы, соответствующая царящим в те годы правилам игры.
