Нет, что ни говори, я – горожанин. Типичный. Хомо урбис, так сказать. Безусловно, я бы погрешил против истины, если бы стал утверждать, что не люблю природу. Люблю, конечно, люблю! У меня дома есть аквариум с рыбками и цветы на подоконнике. Все! Этого мне вполне достаточно, никогда не стоит брать от жизни больше, чем тебе действительно необходимо.
За каким таким дьяволом меня понесло в этот лес – не знаю. Это не оборот речи, я на самом деле не имею ни малейшего представления, что мне здесь надо. Что это за лес, как я сюда попал и как мне отсюда выбраться – на эти вопросы ответы также отсутствуют. Меня это почему-то не волнует. Пока. Я осматриваюсь.
Лес. Ну, как вам его описать? Лес и лес. Из деревьев состоит. Некоторые деревья хвойные, другие – лиственные, на этом мои познания в ботанике заканчиваются. Не надо требовать от меня слишком многого, последний раз я был в лесу в довольно далеком уже детстве. И особого восторга от того посещения сквозь годы не пронес.
Как же я все-таки оказался в этом лесу? Этот вопрос постепенно занимает главенствующее место в моем сознании. По соседству расположилась мысль о том, что мне здесь очень не нравится. Очень. Все деревья высокие и жмутся друг к дружке так же тесно, как пассажиры общественного транспорта в час пик. От этого вокруг темно и мрачно. Мрачно – вот ключевое слово. И неуютно, наиболее нахальные из деревьев так и норовят залезть своими лапами, то есть ветками, мне в лицо. Особенно усердствуют в этом занятии хвойные. Елки или сосны – от злости я извлекаю из глубин памяти эти невесть как затесавшиеся там названия.
В общем, не нравится мне здесь. Так, это я уже говорил. Надо отсюда выбираться – вот свежая и здравая мысль! Начнем же двигаться в этом направлении. Кстати, о направлении. В какую сторону мне надо идти, если я понятия не имею, где у этого леса край? То есть, края-то, само собой, есть во всех направлениях, но где ближайший? Ответ на этот вопрос искать бессмысленно, сколько ни крути головой, пейзаж выглядит одинаково непривлекательно.
Пораскинув мозгами, я пришел к мудрому выводу, что, двигаясь куда угодно, я выберусь из леса с большей вероятностью, нежели стоя на одном месте подобно окружающим меня деревьям. Поздравив себя с принятием логичного и не противоречащего здравому смыслу решения, я начал пробираться вперед. То есть, в прямом смысле слова, куда глаза глядят.
А глаза, между прочим, уже практически ничего не видят. Такое впечатление, что с каждым моим шагом деревья сдвигаются все теснее и теснее. Пожалуй… пожалуй, это не мое впечатление, а все так происходит на самом деле. Еще минуту назад я шел вперед. Раздвигая руками ветки, прикрываясь от тех из них, которые изо всех сил стремились хлестануть меня по глаза, но все же шел. Сейчас мне приходилось продираться сквозь непроходимую чащу, работая руками, ногами и всем телом, чтобы продвинуться хотя бы на метр.
Острый ум подсказал мне, что я, вероятней всего, выбрал не то направление. Значит, надо повернуть и идти в противоположную сторону. Это я и сделал. Попытался сделать. Мне даже удалось развернуться на сто восемьдесят градусов. Не без труда, но удалось. А вот о том, чтобы пойти туда, откуда я только что пришел, не могло быть и речи – деревья, теперь уже исключительно хвойные, стояли сплошной стеной. Слева, справа, сзади – та же картина. Ни малейшего просвета. Ветки лежат у меня на плечах, на руках, на голове. Они не дают мне даже поднять головы, чтобы увидеть кусочек неба.
И вот теперь мне становится жутко. Наверное, страх должен был прийти немного раньше, но он обрушивается на меня только сейчас, ледяным острым скальпелем вонзаясь в мой мозг. Ужас сковывает мое тело, парализует сознание, пьет из меня силы. Я начинаю дергаться из стороны в сторону, в моих судорожных движениях нет ничего осознанного, подчиненного человеческому разуму. Скорее, так бьется муха, угодившая в паутину.
Но и деревья больше не считают необходимым притворяться статичными, лишенными разума созданиями. Ветки приходят в движение, работая на удивление четко и слаженно, они складываются в какие-то невероятно сложные путы, полностью лишив меня возможности пошевелиться.
Вдруг отчего-то становится светлее – я вполне явственно вижу две ветки с острыми сучьями на концах, движущиеся к моим глазам. Медленно, очень медленно.
Мои отчаянные конвульсивные движения ни к чему не приводят, держащие меня ветки обрели прочность титанового сплава. Я пытаюсь зажмуриться, но не могу – мои веки надежно удерживаются поднятыми вверх. Из груди рвется дикий звериный рев, но даже этого мне не позволено – горло сдавливают стальные тиски, и наружу выходит только клокочущий хрип. Когда нацеленные в мои глаза шипы отделяют от моего лица всего два-три сантиметра, мне хочется потерять сознание. И, кажется, хоть это мне удается…
Я лежу на мокрой от пота подушке. Впрочем, влага испаряется с поразительной скоростью – «Скаброни и сыновья» держат марку. Их фирменная ткань хоть немного, да облегчила жизнь нашему брату.
Лежу, смотрю в потолок и пытаюсь осмыслить, что происходит у меня голове. Спустя несколько секунд кавардак, царящий там, уступает место спокойному течению мысли. Итак, что мы имеем? А имеем мы, прежде всего, конечно, облегчение. Но смешанное, как ни странно, с не очень уместным в данной ситуации разочарованием. Что ж это Хилл сегодня? Силы иссякли или фантазия истощилась? Или просто решил дать мне передохнуть? Тогда проще было вовсе не атаковать, а отдохнуть как следует самому – по новым правилам раз в десять дней найтмарер
