Триаркс – эра забытых богов. Тень Сенрит.
Время стирает память… Даже если вы забыли своих богов – они помнят о вас и не простят столь пренебрежительного отношения к своей божественной сути.
Искорёженный мир, словно брошенный сад,
Мы, ступая в него, не посмотрим назад;
Не возьмём ничего – ни с собой, ни в себе,
Мы лишь топливо бога и сгораем в огне!
Пара мужских рук грубо схватила меня за предплечья, вынуждая упасть коленями в вязкую, пахнущую нечистотами, грязь. Мозолистые пальцы вцепились в мои волосы, запрокидывая голову назад: перед глазами качнулось тёмное полотно небес, а затем мой взгляд упёрся в холёное лицо замершего посреди дороги господина. Стальное лезвие холодных глаз скользнуло по мне – взмах тонкой руки в белой перчатке и вот уже меня волоком тащат сквозь толпу попрошаек и оборванцев.
Пройдя мимо ветхих построек, мой конвоир свернул к старому, но ещё крепкому на вид амбару. Скрип проржавевших петель, бесцеремонный толчок в спину и вот я лежу на холодных, запорошенных требухой прогнившего сена, досках. Скрип закрывающейся двери погружает меня в кромешную темноту… Тьма это хорошо – она ласкова и тиха, укутав тебя в своё пуховое одеяло неведения, спасает от реальности, которая приносит лишь боль… Тьма скрывает не только очертания предметов, но и границы времени. Находясь в блаженной пустоте неведения, я не сразу ощутила присутствие постороннего – человек вошел так тихо, что старые петли даже не скрипнули, не издали протяжный стон предупреждения. Свет молодого месяца, прочертив на полу бледную линию, упёрся в меня.
Тёмный высокий силуэт, чуть повернув голову, отрывисто бросил кому-то позади себя:
– Свет.
Тут же от стены отделилась тень. Неяркая вспышка разгорающегося пламени и на пол, возле меня, опустилась зажжённая масляная лампа.
– Подальше от неё, – властный, немного раздражённый голос.
В кружок света нырнула уже знакомая рука – её хозяин не так давно приволок меня в этот сарай. Лампа оторвалась от пола и замерла в метре от меня, на несколько мгновений осветив хмурое, покрытое старыми шрамами лицо моего конвоира. Пламя качнулось и, поднявшись выше, застыло – лампу повесили на одной из балок. Короткое и властное:
– Жди снаружи.
Тихий скрип закрывающейся двери. Всё это время неподвижный силуэт, замерший у дальней стены сарая, пришёл в движение и, отделившись от теней, шагнул в рассеянный круг света. Сидя на полу, я не осмелилась поднять глаз на подошедшего ко мне мужчину. Мой взгляд остановился на гибкой чёрной плети в его руках – медленными, плавными движениями, словно лаская, он разворачивал её передо мной. Сделав скользящий шаг в сторону, мужчина обошёл меня и остановился позади.
Неожиданно тишину амбара нарушило шипение взметнувшейся к потолку плети, что, изогнувшись змеей, опустилась на мою спину. Вцепившись шипами зубов, она прочертила вдоль моего позвонка рваные борозды и вновь взлетела в темноту потолка. Кожу лизнул очередной поцелуй боли и я, зажмурившись, до крови прикусила нижнюю губу – кричать было нельзя, иначе к звонким ударам плети добавится удар сапога под рёбра, об этом говорил весь мой многолетний опыт бродяжничества.
Удар, новый удар и так по кругу: вспышка боли, секундная передышка и ожидание очередного поцелуя плети.
Моя и без того потрепанная в скитаниях одежда вскоре превратилась в лохмотья и с каждым новым ударом сползала с меня жалкими ошмётками разорванной ткани. Стоя на коленях и уперев ладони в пол, я затуманенным болью взором наблюдала, как кровь, стекая по моим обнажённым плечам, рёбрам и груди, скапливается на полу вязкой темной лужицей.
«Интересно, надолго меня ещё хватит? – мелькнула в моём сознании отрешённая мысль. – Сколько ударов позади и сколько ещё предстоит выдержать? И за что? За то, что я, простая нищенка, посмела поднять глаза на проезжающего мимо благородного господина?»
Ответом на мой вопрос стал свист плети и новый удар. Силы начали покидать меня: руки дрожали, ладони скользили по влажным, от моей собственной крови, доскам. Покачнувшись, я чуть было не ударилась лицом о деревянный пол старого амбара. Удержалась. Опустившись на локти и склонив голову к самой земле, я пыталась абстрагироваться от боли, что вновь и вновь вгрызалась в мою истерзанную плоть новыми ударами.
У стены, прямо напротив меня, я заметила зеркало в треснувшей раме. Покрытое мелкими трещинами, со сколотыми углами, оно взирало на меня мутным холодом стекла. Брошенное в этом старом амбаре, всеми забытое, оно доживало свой век в изгнании, так же как и я, вынужденное отражать на своей поверхности всю грязь, мусор и безразличие этого мира… И если зеркало отражало прогнившую солому, мышиный помёт и ржавые инструменты, то я – удары плети и холодность, равнодушие человеческой души…
Между ударами плети я осмелилась поднять глаза выше и увидела в отражении зеркальной поверхности своего истязателя – высокого, широкоплечего молодого мужчину. Дорогой светлый костюм был обезображен красными брызгами крови… Моей крови. Длинные, пепельного цвета волосы собраны в хвост и перекинуты за спину. На красивом, слегка бледном лице, застыла холодная, словно фарфоровая, маска: серые глаза, резко очерченная линия скул, сжатые в тонкую линию губы. Взгляд безучастный, отрешённый, словно это не он, а кто-то другой, методично взмахивая рукой, превращает мою спину в истерзанный кусок мяса. Мне хватило лишь мимолётного взгляда в эти глаза, чтобы понять – он, даже не поняв этого, просто забьёт меня до смерти. Если бы его жестокость питала злость, а не безразличие, у меня был бы шанс избежать мучительной смерти – ведь злость может со временем выкипеть, истечь на пол лужей чужой крови, а безразличие питает пустота, границы которой не известны даже ей самой…
Новый удар, а затем ещё один и ещё. Мой взор помутился. Чувства и ощущения, что сжались внутри в один сплошной, пульсирующей агонией, нервный узел, притупились настолько, что я перестала ощущать боль. Меня, как и мою боль, растоптали, изрубили в месиво. Пошатнувшись, я стала заваливаться на бок, а затем, неловко развернувшись, упала на спину. Мой разум предпринял очередную попытку погрузить меня в беспамятство, но и на этот раз у него ничего не вышло – за всю свою жизнь я испытала достаточно боли, чтобы свыкнуться с ней, сделать частью своего жалкого существования.
Вот и сейчас, лёжа на спине и тяжело хрипя, я смотрела снизу вверх на своего мучителя. Казалось, мужчину не особо заботило то, что я упала и теперь безвольным мешком валяюсь у его ног – ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь взгляд холодных глаз быстро пробежался по моему оголённому животу, скользнул по холмикам грудей, на секунду задержался на лице. Отведя назад руку,
