© Кирим Баянов Мия Ли, 2018
ISBN 978-5-4493-1994-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Что ты наделала, осень златая
Осень златая, что ты наделала? Гроздья кидаешь, охапками золотую листву. Танцуй, родная…
You are the wind of adventure. You are the sun of my heart. Summer in autumn night.
When a love grows on. And a fire’s on. Haw many obsessions is spoken…
One, two, three, four… You are the wind of adventure. You are the sun of my heart. Dream in a summer night.
I’m not listening you. Just gimmi a time. One, two, three, four…
Чтобы ни делала, все заражаешь. Всех в одночасье берешь. Танцуй, родная…
Под козырьками, приодевшись кленами, мерно вздыхаешь падью. Рыжее солнце.
Тает, как масло, сыр на столе. К нему баккарди. Осень в весне.
Что ты наделала, осень златая? Дичь одичалая. Падугой ветер в лесу…
Смотрят глазами, глаза одичалые. Сколько их было в тайге. Осень, дубравами вас забросала, волчьи следы у реки.
Та, что однажды мне показала, эту тропу у весны, лежмя лежит под ольхами. Листьев ковер на ней.
Сколько нужно признаний, чтоб до тебя добраться и показать его. Твой сын вырос, мама. Осень ответит кивком.
Скоро в зимы печальной, наряд принаденешься ты. И не ищи печальней повесть от сих до сих.
Ветрено. Хоть отбавляй. Ветер сказал мне, что ты уходишь. Зима шлет привет.
В старой азбуке грустно. Опять пишу сонет: «Дом. Печаль. Светло.».
Поздно уже. Темно. И спать, тянет кот за рукав. Пора положить перо…
Новое счастье принесет мне день завтрашний. Новые солнца откроются мне. Девушка на луне.
Чуди ночной полон дом. Как прекрасны пятна от фар на моем потолке. Случайное авто.
Кормишь кота молоком. На подоконнике мыльные пузыри. Приятных снов.
Незнакомка с луной на ты. Что принесет она тебе сегодня? И молча внимает кот.
Сколько пузырей напускала. Устали губы. Присядь отдохни, мой друг.
Сегодня меня слушает только твой кот. Сметаны ложку дам ему полизать. Какие дел вокруг?
«Я на луне, – ты скажешь. – Солнца жди, не жди, тучнее туч марсианских ночь при Земле на луне».
Счастье свое береги. Им дорожи и верь, что спустишься ты с луны. Я приоткрою дверь.
Сколько спускалась, не было там тебя, мой друг. Счастьем своим дорожу – кормлю кота вином.
В вине много истины говорят. Пусть он съест ее всю. Я ем кашу с овсом.
Сколько лун тебе нужно, чтобы спуститься с одной? Жаль, что я не принц с планеты По.
Ни о чем не жалей. Скоро смена другой. Я открою дверь тихо. Кот прошмыгнет в твой дом.
Все скорпионы любят тебя. Спи, луна. Все скорпионы любят тебя. Спи, дитя.
Палочку держит… Гадать собралась. Раскосые сливы висят. Долгая ночь.
«Что было прошлой зимой? Если помнишь скажи, я жду. Что нагадала уже?» «Что сливы не вернут домой».
Тонут глыбы во тьме слепой. Кружатся веретеном снежинки над мостовой.
Вдали кузнечики песню свою поют. Закрываю глаза – пруд. Старый пруд. Высохший. Кто скромен, меня поймут.
Чай наливаю. В чахае остался букет хризантем. Сколько весен и осен, взглянуть спешат на тотем…
Из тотема: старый высохший пруд; ключи серебром под луной. Высохший старый лес…
Ключик найдя золотой, не спеши примерять к замкам. Он открывает все. Леса распахнут бор…
Там в тишине ночной, реки, ключи текут. Шепотом их стелет поющий хоралы хор.
В ропоте слышится гул отдаленных гроз. Чтобы ты не уснул, ропотом шелест взрос.
В ропоте шорох, качаясь, тронет сухую листву. Я тихонько отчаясь, ветром закрою суму. Там у реки отчалил, плот, что несет тоску.
В храме сухом сухо стали, листья сухой листвы. Я отведу печали в дом, что стоит у реки. Ты найдешь их и скажешь: «Да, это они». Только однажды лед станет, снегом речной воды.
Только однажды скажешь: «Да, это она». Лед почему-то даже в стужу стал как вода…
Сколько печалей в доме, что у реки. Не ищи меня даже у холодной воды.
Сколько печалей, что в храме, стал сухой листвой. В нем отыскался, с дУхами над водой, что в лесу у реки, ключ ветров золотой…
Я теперь при луне. Стелется лунной тропой месяц над старой рекой.
Сколько ветров вместилось в мой рюкзак простой. Сколько печалей случилось, там, где луна надо мной. Не ищите внове ключ ветров золотой.
Вот вооружусь обстоятельно ручкой. Чашку с чаем поставлю на стол. Обязательно что-то получится. Выйдет из этого толк.
Трупики мертвых ос воскресают на кладбище домашних животных. Время старых книжек, время в паутине уголков укромных
И сказала муха: «Сколько яду в их жалах. Сколько от одного. Сколько смерти в их жвалах. Сколько снов ушло. Нет не хочу я снова видеть их от него».
В доме ветхом скрипят ступени, ветер падает на крыльцо. Кошка за дверью скребется в двери. Если открою, вцепится мне в лицо.
С потолка падают капли на машинку пишущую, капают не спеша. Я закрою все двери, в доме сидит тишина.
В паутине ветхой ветхо лежит пыльца, склянки и колбы, ветхой зыби, ветхо горит свеча.
Я заправлю листок бумаги новый, клавиши надавлю. Будем письмо готово к завтрашнему утру.
Сколько ос в улье осином. Словно пустой корзиной, он лежит на столе. Словно пустые кабины, в нем улье осином, грязные соты шуршат.
Я поведу рукой скромно, улья коснусь, и вдруг дрогнет осина за окнами, по карнизу шкребет.
Запах старого дома, запах ветхих тенет. Плыл за окном кораблик в мутной серой волне.
Там на реке за озером, паводок разлился. Холодно. В сумерках поет коростель.
Дня закончен бег скорого. Пустынно и знобно. Льет. Лягу я на постель.
«Не желаете ли в гости, – муху приглашал паук. —
Вы в таком чудесном месте, не бывали раньше друг.
Этой лесенкой подняться многие сочтут за честь.
Сколько я собрал диковин, до утра не перечесть».
«Ах, нет-нет, – сказала муха. – Не просите, не пойду.
Этой лесенкой подняться,
Верный путь попасть в беду».
Вы должно быть так устали в небесах весь день летать,
У меня готова ванна и пуховая кровать.
Занавески – тоньше шелка, простыня – как лепесток,
Вы покой здесь обретете. Хоть навек… хоть на часок.
«Ах, нет-нет, – сказала муха. – Доводилось мне слыхать…
Что все те, кто там ложатся…
Не проснутся уж опять».
Сяду на ступени, у порога в ють. Голо, лысо, пусто. Тишиной вздохнуть, я хотел и вдруг… – голо, лысо, пусто. Позабыл уют.
Старый моряк безвылазно ходит по пирсу в сумерках, пропадает днями. В бурунах морских печалей, трубку сосет на причале.
Ветер бушует, ветер как стриж, пролетит воздух брея, перья его на причале, горит в сумерках былых фонарь запустелый.
Пусто кругом и чайки лишь отправляют крылом, утро, что стало серым, серым парит комком, облако, что в приюте теплится взятое холодком. На причале этом, серо в сумерках тесных. Днями – белым-бело.
Нет, золотых цепей ему, не вынуть из моря уж. Только ветер в приданное дочке. И вороха скорби гуж.
