Евгений Иванович Ершов, Валерий Александрович Этманов - Тримедон, Абсестион, Терриспора – Первый

Тримедон, Абсестион, Терриспора – Первый
Название: Тримедон, Абсестион, Терриспора – Первый
Авторы:
Жанры: Социальная фантастика | Короткие любовные романы | Книги о приключениях
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2022
О чем книга "Тримедон, Абсестион, Терриспора – Первый"

Я падал в бездну. Осознание того, что в мир людей я уже не вернусь никогда, не вселяло даже ужаса. Я все больше проникался ощущением, что обречен сам стать пустотой, бездной. Ясность сознания не покидала меня. Разумеется выход должен быть, и быть рядом. Мне захотелось подумать об Иисусе. Я не успел додумать до конца…

Я лежал на тропе обессиленный. Оранжеватый туман клубился вокруг. Почти сразу возникли две ноги в сандалиях и край хитона. Из остатков сил я попытался поцеловать край хитона. Две тонкие руки подняли меня. Я увидел Его лицо и услышал голос: – Человек, зачем тебе целовать это? Мои попытки объяснить Ему, что так положено быть, поскольку Он то-то и то-то, только развеселили Его.

Смысл нашего общения, вопрос ответ, свелся к тому, что никому не заказано стать Богом, человеком, по выбору. Нужно немногое: выдавить из себя раба и всегда быть самим собой. Все это время по моим щекам медленно текли слезы восторга, меня накрывало ознобом наслаждения и покачивало на волнах любви…

Бесплатно читать онлайн Тримедон, Абсестион, Терриспора – Первый


Глава 1. Эйнштейновская реальность

1. Наш с бабушкой крестный ход начинался ранним росным утром. Моя бабушка вызывала всегда во мне смешанные, глубокие переживания. Я любил ее изначально уже за то, что она была единственным человеком, который каждый день мог общаться с Богом. Делала она всегда это с лицом строгим и глубокими, бездонными глазами, молясь на коленях, либо подливая масло в лампаду.

В тот день, когда мы с ней шли в храм, она надевала лучшие свои передники, повязывала голову парадным платком из самого большого сундука, заворачивала тапочки в чистую тряпицу, и мы выходили за порог.

Сказка начиналась сразу же. Мы шли по лугу, а гусаки не подкидывались с шипением в мою сторону, понимали, я с бабушкой иду. Весь мир обретал совершенно феерическое звучание еще и потому, что только что перед нами простучал копытцами братец Иванушка, а если мы подождем, то нас нагонит сестрица Аленушка. Мы переходили речку Плеушку по жиденькому мосточку и дальше шли берегом Воронежа. Лес, плесы, луга кидались нам навстречу, маня задержаться, обещая сказку. Но бабушка шла, держа меня за руку, с каким-то просветленным лицом.

В омутах Воронежа лениво шевелили хвостами огромные, величественные рыбины, что-то охраняя в темно-зеленых глубинах. К краю тропинки выбегали разноцветные цветы, пахло чем-то сладким, от чего слегка кружилась голова.

Я начинал уставать и наверно поскуливал бы, если бы не понимал, что мы идем к Богу. Об этом никогда вслух не говорилось. Может быть потому, что отец был членом партии, офицером и служил в Германии, и он не раз просил бабушку не вовлекать меня в религию.

Потом был еще один мосток, через заросшую кувшинками и камышом речку Жопа. Мы входили в деревню Зажопино и меня укладывали спать в избе на тулупах. Пока я спал, бабушка ходила к Богу, наверное, пила с ним чай. Они уважительно друг с другом беседовали, рассказывая о событиях, произошедших за время их разлуки. Что-нибудь друг другу советовали. Потом меня будили, мы сумерничали при свете заходящего солнца. Бог сидел где-то рядом. Меня клонило в сон, и я снова засыпал под шелестящее бормотание молитв моей бабушки и ее сестры.

Утром бабушка снова заворачивала свои парадные церковные тапочки в чистую тряпицу, и мы возвращались в Горитово. Опять были плесы, опять были рыбы, опять цветы и жужжание пчел. Там, в Зажопино оставалась темная изба с тулупами, вкусным запахом и неразличимым силуэтом Бога, с маковками куполов церковки вдали, в конце улицы, куда меня взяли только один раз, и такая непохожая на мою бабушку ее широколицая, громогласная сестра…

Тогда еще я не знал, что мир реальный имеет свои границы и не может смешиваться с миром воображаемым, поскольку не должен этого делать никогда.


2. В детстве все игра. У детей свои игры, у взрослых свои. На заднем дворике бюргерского дома в Галле солнце появлялось неохотно и ненадолго, поэтому в основном выживали кусты сирени, бузины и мох. Мхом была покрыта часть стены и запущенный фонтан с большущими окаменевшими лягушками. Воздух сохранял аромат феерических карнавалов, устраиваемых эльфами и гномами всякий раз, когда приходила ночь, и я засыпал. На самом интересном месте!

Проснувшись, я бежал в этот дворик, брал камешек и придавливал им пару-тройку взятых в кошельке отца или матери марок, в надежде, что найдет их хороший человек и обрадуется. За это солнце несколько раз гладило меня по голове. Я пытался смотреть в его глаза, но оно всякий раз не выдерживало, свои отводило. Щипало. Я зажмуривался, и сквозь зеленые, красные, желтые пятна первые три шага домой делал вслепую.


3. Наверное это началось, когда сестру положили в гошпиталь. Побуждаемый какой-то внутренней рефлексией я выходил за ворота военного городка, и через пару остановок трамвая оказывался на железнодорожном вокзале. Все та же рефлексия заводила меня в вагон, где я пристраивался поудобнее, и через некоторое время выходил в Берлине. Трамваем четвертого маршрута я доезжал до остановки, где помещался старинный часовой магазин. Узкая стеклянная дверь, а рядом удивительный мир маленьких человечков, которые танцуют, ловят рыбу, дерутся на дуэли, охотятся, признаются в любви. А по блестящим рельсам неутомимо бежит ослепительно сияющий поезд.

Я делал стойку у этой витрины, меня наверно, искали. Через время из будки степенно вышагивал огромный шуцман. Белая портупея, белый наплечник и белые перчатки с раструбами. Он подходил ко мне и на своем немецком спрашивал: – Ты русский ребенок? – Да – отвечал я. – Как твое имя? – спрашивал он. Я отвечал, и мы шли с ним к будке регулировщика.

В потоке машин он вылавливал одну, сажал меня в нее и в полголоса приказывал водителю сдать на вокзале человеку в форме железнодорожника. И там начиналось самое интересное!

Кондуктор заводил меня в купе и говорил в пространство: – Это русский ребенок, его надо высадить в Галле. И начинались мытарства оккупанта!

Оккупант, на языке оккупированных, разглашал семейно-государственные тайны, за что немедленно и беспощадно закармливался мармеладками, шоколадками и любимыми пятипфенниговыми леденцами. Сонного и липкого меня выгружали в Галле в руки отца. Дома отец лупил меня широким офицерским ремнем без всякого смысла и толка. Больно не было, было скучно. Из жалости, я малевал слюнями слезы, просил прощения, и отец стремглав бежал за валерьянкой дрожащими руками, сотворял себе зелье, а потом стоял у открытого окна и пытался успокоиться. Проходило время, и снова неведомая рефлексия тащила меня к заветной витрине. И очередная партия оккупированных испытывала гастрономическую продукцию своей родины на хлипком оккупанте.

Я и сейчас помню ощущение этой любви к ребенку.


4. У полковничихи Проняевой в силу военно-полевых обстоятельств детей быть не могло, поэтому любой ребенок вызывал в ней стойкое, все усиливающиеся раздражение. Она и сама ему была не рада, этому раздражению, но поделать ничего с этим не могла. Детей хотелось так, что когда никто не слышал, она тихо подвывала в подушку. Когда она встречала худенького соседского паршивца Женьку, ее кожу стягивал корсет яростной ненависти к этому вихрастому мальчишке, как если бы это он, там на войне, сделал все для того, чтобы она не знала радости материнства.

И однажды она натравила свою овчарку, и та кинулась на меня… Бог весть, чем бы это закончилось, но ворвалась в комнату женькина мать. Женькина мать потребовала у командира Городовикова Оки Лукича, чтобы Проняеву убрали в Союз. Но полковник Проняев был зампотыл и чем-то умаслил героя четырех войн.

Недели не проходит. Эта сука хватает меня, закрывает рот ладонью, затаскивает в подвал и швыряет на кучу эрзац мыла. Мгновенно вешает замок и быстренько улепетывает к себе домой. Можно верить и не верить в телепатию. Материнскому сердцу это все равно. Мама ощутила острую тревогу, и это ощущение привело ее к синей двери с большим черным замком. Там в подвале я уже не кричал. Крысы шелестели тяжеленными своими хвостами у подножия у подножия конуса эрзац мыла. Как мог я отбивался острыми треугольниками этого мыла от огромных, свирепых тварей. В какой-то момент все исчезло, а вместо подвала был участок звездного неба или что-то типа того. Оно было мягким, теплым, пульсировало и колыхалось. И пахло чем-то неуловимо знакомым, то ли молоком, то ли отавой. Вдруг все как-то стремительно сбежалось в одну точку, и эта точка выбухнула мощным, ослепляющим взрывом. Этот взрыв разметал крыс. Я получил передышку, но ненадолго.


С этой книгой читают
Если у тебя есть навык обращения с женщиной, ты без единого усилия можешь обращаться с реальностью. Тримедон.
Сколько необходимо жертв, что бы система наконец то насытилась? Герой получает многое, но отдать он должен гораздо больше.
«Дикие мальчики, или Книга мертвых», первый роман «лондонской» трилогии, куда входят также «Дезинсектор» и «Пристань святых», повествует о группе подростков-мародеров, терроризирующих города Северной Африки. В гротескном, романтичном, кошмарном шедевре Берроуза технологии, плоть и насилие проникают друг в друга, сливаясь в вакханалии взаимного уничтожения.Это произведение вдохновило группу Duran Duran на создание одноименной знаменитой песни с ал
Эта книга – попытка сохранить память о былом, рассказать о своих корнях, о жизни, которую вели многие люди в то время, о любви, которой уже нет.
Ребенок, стоящий на пути всех родственников как воплощение и немой укор уродства семейной жизни. Ежедневные издевательства, избиение, унижения. И однажды немыслимые зверства толкают мальчика на темный путь. Он берет в руки книгу сновидений – и через сон начинает мстить близким, превращая их жизнь в ад, который, как он посчитал, они заслужили.
Может ли человек стать одним из самых близких вам людей за короткий промежуток времени и повлиять на вас в лучшую сторону? Эта история о первой подростковой любви наполнена непредсказуемостью. Никки, девчонка, умеющая демонстрировать свою точку зрения, сталкивается с неожиданностями, которые меняют её планы и взгляды на собственную жизнь. И главной причиной этого становится совершенно незнакомый ей молодой человек. Никки обретает две семьи, котор
Он – объявленный вне закона и приговоренный к смерти, но в то же время негласно всеми признанный правитель Средних земель. Она – украшение знатного общества, самая желанная невеста в том же краю. Каждый из них стал для знати и простонародья символом: он – доблести и справедливости, она – милосердия и красоты. Они во многом схожи своей сутью, объединены родством душ, но при этом разделены пропастью – и преодолеть ее, кажется, невозможно.
За спиной у Таисии Вознесенской неудачный брак, взлет карьеры, но ни намека на обычное женское счастье. Все меняется, когда вместо самолета она оказывается на борту ледокола. Теперь ее ждет путешествие не в Европу, а на полярную метеостанцию в Ненецком автономном округе, и при виде сурового и бородатого руководителя метеостанции холодное сердце светской львицы неожиданно начинает биться быстрее… Таисия Вознесенская всегда добивается своего, но Фе
– Ты чего, Пряникова, когда родить-то успела? – спрашивает у меня придурок, который разбил мое сердце вдребезги больше двух лет назад.Он моя тайна, больная любовь, которая разрушилась сразу после одной, самой прекрасной ночи в моей жизни.– А это тебя, Мальцев, мало касается – фыркаю я, пытаясь обойти этого красавчика, но сделать это невозможно. Он встал так, что пройти нельзя.– Сколько твоему пацану? Год-полтора? И почему он так орёт?Прижимаю сво