Событие, о котором я хочу рассказать, активно готовилось в течение четырех лет. И тем не менее, когда оно наконец свершилось, в это с трудом могли поверить не только многочисленные его участники, но и сами инициаторы и организаторы. Влияние же этого события на психологический климат в гуманитарных науках в СССР так и осталось недооцененным, хотя на следующий год после этого события американцы провели посвященный ему специальный симпозиум под названием «Значение Тбилиси».
Речь идет о Международном Конгрессе по Бессознательному Психическому, состоявшемся в Тбилиси в октябре 1979 г. Я последний, кто остался в живых из его организаторов, и хочу рассказать об этом уникальном Конгрессе то, что не было известно большинству его участников, принявших эту встречу в Тбилиси как неожиданный и неправдоподобный подарок. О содержании выступлений и дискуссий можно узнать из 4 томов материалов Конгресса, в которых освещены практически все проблемы бессознательного, и некоторых из них я коснусь в этой статье. Но об атмосфере, в которой готовился и проходил Конгресс, и о людях, его подготовивших, можно узнать только из рассказов очевидцев.
Итак, прежде всего немного об атмосфере в советской философии, психологии и психиатрии в то время, когда профессор Филипп Вениаминович Бассин задумал созвать Международный Конгресс по этой тематике. К этому времени уже на протяжении десятилетий понятие бессознательного психического отождествлялось в СССР с самыми «реакционными» направлениями в науке. О бессознательном говорили, как об основном концепте психоанализа, этого «идеалистического лжеучения Фрейда». Любое упоминание психоанализа в ином контексте, не то что с положительной оценкой, но даже с попыткой пусть критического, но серьезного и уважительного рассмотрения, могло привести к большим неприятностям, потери возможности публиковаться и даже потери работы. На всей сфере бессознательного лежало идеологическое «табу».
В чем была причина такой враждебности власти? Враждебности тем более удивительной, что Россия двадцатых годов была едва ли не первой страной, в которой были переведены все опубликованные к тому времени произведения Фрейда и его ближайших учеников. Среди российских психиатров и психологов было немало поклонников психоанализа, и в крупных городах создавались психоаналитические общества. Например, во главе такого общества в Казани стоял молодой Александр Романович Лурия – впоследствии создатель нейропсихологии, получивший международное признание. Обстановка для развития психоанализа в России казалась оптимальной. И вдруг, с конца 20-х годов, такой резкий поворот политики.
Между тем, поворот был естественным. Психоанализ утверждал, что поведение человека в очень большой степени определяется мотивами, которые сам человек не в состоянии осознать. Эти мотивы как правило враждебны его сознательным установкам поведения и не только не подконтрольны сознанию, но, напротив, подчиняют сознание себе, меняют осознанное представление человека о мире и о самом себе в угодном этим мотивам направлении. У нас будет возможность в последующих статьях рассмотреть это принципиальное и отнюдь не бесспорное положение, но сейчас важно понять социальные следствия из этого постулата.
Очевидно, что общество, его структуры и механизмы власти могут успешно и целенаправленно регулировать только осознанное поведение человека. Нет, это не следует понимать слишком упрощенно. Разумеется, социальные процессы, весь комплекс отношений человека и общества влияют и на его бессознательное. Но это влияние не подчинено сознанию и результаты его не осознаются. А это значит, что невозможно оказывать на бессознательное направленное и однозначное воздействие и контролировать полученный эффект. Кто может гарантировать, что весь воспитательный процесс, призванный превратить человека в послушное и «сознательное» орудие системы и власти (помните воспитание социалистического сознания?) не вызовет мощный протест на уровне подсознания? Причем протест этот даже трудно выявить (разве что по опискам и оговоркам), так что невозможно вести с ним открытую борьбу, и тем не менее он подспудно влияет на все поведение человека и на его восприятие мира, сводя на нет все усилия воспитателей.
Благодаря существованию бессознательного человек ускользает из под влияния тоталитарной системы. Он сохраняет свою индивидуальность и уникальность. Люди не превращаются во взаимозаменяемые роботы. Коллектив состоит из личностей, а не из винтиков. Недаром во время Конгресса один член французской делегации сказал, игнорируя все принципы политической корректности в стране, «победившей» психоанализ: «Без психоанализа нет свободы».
Тоталитарная система не может этого допустить. Она не может позволить себе зависеть от скрытых, не поддающихся отчету и контролю побуждений и настроений индивида. И она объявила войну бессознательному. У советского человека никакого бессознательного быть не может и не должно – это пожалуй самая опасная из всех видов частная собственность.
Думаю, что таков же механизм острой враждебности к психоанализу гитлеровского рейха. Там эта враждебность еще усиливалась еврейским происхождением наиболее выдающихся лидеров психоанализа – почти всех, кроме К. Юнга. Кстати, к учению последнего в Германии было терпимое отношение повидимому не только вследствие арийского происхождения автора, не только потому, что он единственный из видных теоретиков психологии принял фашистскую идеологию, но и потому, что в его учении индивидуальное бессознательное было подменено бессознательным коллективным, одинаковыми для всех архетипами, которые легко вписывались в мифологию национал-социализма. Уникальность же психической жизни была одинаково отвратительна обоим тоталитарным режимам.
Интересно, однако, что резко отрицательное отношение к психоанализу проявляли и люди с максимальной внутренней свободой и богатой психической жизнью – выдающиеся деятели искусства, такие как А. Ахматова, В. Набоков и многие другие. Этому тоже есть свое объяснение. Открыв огромную роль бессознательного в психической жизни человека и безграничное богатство этого бессознательного, психоанализ как бы сам испугался своего открытия и попытался ввести это богатство в некоторые им самим придуманные рамки. З. Фрейд начал, а его последователи успешно продолжили сведение всего обилия неосознаваемых мотивов к сексуальным и разрушительным. Вся многозначная символика бессознательного, проявляющаяся в сновидениях, загонялась в прокрустово ложе однозначных психоаналитических кодов, согласно которым, например, любой удлиненный предмет это только символ пениса. Человеческое творчество стало рассматриваться всего лишь как проявление сублимации неудовлетворенных сексуальных потребностей. Я как-то заметил по этому поводу, что мне в этой интерпретации обидно в обе стороны – и за творчество, и за сексуальные отношения – обе эти богатейшие стороны человеческой жизни достойны большего. И если Фрейд под «либидо» понимал жизненную энергию, а не только половое влечение, то в дальнейшем этот термин все более становился синонимом сексуальности. Психоанализ сузил рамки бессознательного во имя «научности» концепции, и творческие люди интуитивно это всегда ощущали. Упрощенные трактовки, готовые схемы, превращение образов в универсальные символы не совпадало с их личным опытом и вызывало протест. Таким образом, советские идеологи и Набоков критиковали психоанализ не просто с разных, а с прямо противоположных позиций.
