Трое у реки.
Первый: Исход
Часть первая. Лестница в небо
День обещал быть жарким, хотя солнце ещё только-только показалось над дальними холмами. Моисей спешил – надо было успеть к утренней планёрке – обычной на строительстве очередного канала, где юноша недавно получил должность писаря-учётчика.
Песок под сандалиями скрипел. Издалека едва был слышен стук молотков строителей очередной усыпальницы то ли фараона, то ли его очередной жены. Кажется, этот шум никогда не затихал. Конечно, и усыпальницы нынче не те, да и фараоны, если честно…
Моисей вздохнул и припустил почти бегом. Опозданий бригадир не прощал, и можно было легко остаться без недельной премии.
Что-то мелькнуло в воздухе слева и вверху – птица ли, ветер? Он не успел понять, как его нога налетела на плоский блок песчаника, какими облицовывают стены богатых домов, непонятно как оказавшемся посередине тропы. Еще мгновение, и он полетел лбом вперёд, прямо в торец блока побольше.
– Скрижали? Какая сволочь кинула ТУТ скрижали? – всплыли в его ушибленном мозгу непонятные слова.
Трепыхание белых крыл в синем небе – последнее, что успел увидеть Моисей перед тем, как уйти в отключку.
<<<>>>
…Вокруг было всё белое – облака или снег или просто сияние невидимых ему лампочек. Было холодно, как зимой в горах, но холод не был враждебен. Напротив, казалось, что прохладные струи обволакивают его и влекут. Влекут куда?
В вышине он увидел… Собственно говоря, что там увиделось в вышине, Моисей не мог вспомнить никогда, но в голове у него зазвучал голос, похожий на голос Главного Писаря, только гораздо громче:
– И бысть тебе Пророком народа твоего, и Проводником народа Твоего, и Учителем народа твоего. И поведёшь ты народ свой всё прямо и прямо, а потом налево, а потом я тебе снова явлюсь.
Потом голос опустился почти до шёпота, так что последние слова Моисей почти не расслышал за нежным звоном непонятно зачем зазвеневших серебряных колокольчиков:
– Не делай… Не произноси… Почитай…
…Тут снова стало тепло, даже жарковато – солнце было почти в зените, когда Моисей открыл глаза и обнаружил себя лежащим мордой в песке, а на лбу здоровенную шишку. Кстати, очень болезненную.
Но хуже всего было не это, а то, что вне всякого сомнения он сегодня опоздал на планёрку, и быть ему эту неделю без премии, если вообще не отправят в погонщики ослов – рабам баланду развозить.
Кряхтя, он поднялся, вытряхнул песок из-под куска ткани, опоясывающей бёдра, и побежал вперёд.
– Чтиии… Отцааааа… Своегоооо… – последним вздохом ветра донеслось издали.
Серебряные колокольчики в голове продолжали звучать, потом стихли окончательно.
<<<>>>
Прибежав на берег недостроеного канала, он обнаружил в сборе всю бригаду, сидящую в тени пальм и пьющую пиво. Бригадира, чьего неизбежного гнева Моисей ждал, как кары небесной, нигде не было видно.
Оказалось, что прежние чертежи, по которым бригада рыла канал, были неправильными, и что всё это придётся зарыть обратно. Но это ещё полбеды. Оказалось, что бригадир получил от землемера взятку за подмену папируса с чертежами. Но и это ещё не вся беда. Землемера назначил Наместник…Теперь их всех отправят кормить Священных Крокодилов в качестве корма. Или еще хуже – чистить отхожие места невольников на строительстве очередного Храма. Невольников кормят горохом и отжимками ячменя, оставшимися от варки пива, и запах там…
Нубиец Боно говорил и говорил, вода в Ниле журчала, пальма шелестела листвой. Шишка болела, но Моисей этого не замечал.
Сам, Тот Который Един, который выше Озириса и Ра, взял его, Моисея под свою защиту. А это стоило шишки на лбу.
<<<>>>
… Прошло несколько лет. Юный Мойша подрос на казённых харчах, его плечи стали шире, голос громче. Поговаривали, что не сегодня-завтра быть ему Бригадиром, а там и до Помошника Старшего Писаря рукой подать. От давнего удара лбом о каменную глыбу осталась отметина. Боль, конечно, прошла, но то ли поэтому, то ли ещё почему-то, осталась привычка обходить подальше тяжёлые предметы. Впрочем, какие на строительстве каналов тяжёлые предметы? Лопаты, да тачки, да песок, да вода…
И ещё одна тайная мысль, даже не мысль, а идея, и даже не идея, а так – проблеск чего-то, до поры невнятного, но от этого не менее мучительного, жужжала в голове юного строителя провинциальных каналов.
– Я – Пророк? Я – Проводник? Я – Учитель?
…И вот, наконец, он настал – Этот День.
Дюжина сильных рабов внесли Моисея, нового Младшего Помошника, усыпанного лепестками лотоса и умасленного всеми известными и некоторыми неизвестными ему маслами, в его новую Резиденцию – как раз рядом с Резиденцией Самого.
Надо сказать, что к этому дню Моисей шёл трудно, но упрямо. Слова, словно Пепел Отца еще ненаписанного Шпигеля, стучали изнутри его черепа. Иногда этот стук даже прорывался наружу, что в условиях шумной стройки было не очень заметно, однако в тишине кабинета, укрытого в тени Фараоновской Пальмы могло вызвать непонимание.
Обладая крепким характером, путём долгих ночных упражнений он научился нескольким полезным по жизни приёмам. Конечно, никакими приёмами нельзя заглушить Слова Его, вбитые облицовочной скрижалью в глубины подкорки, но можно сделать так, чтобы другие, пока ещё недостойные, не слышали этого набата.
И он придумал метод Говорения-о-Неглавном, который много тысяч лет вперёд снова откроет неизвестный ему штандартенфюрер Штирлиц, зачем-то скрывавшийся под именем Тихонов. Да, Моисей всё же был истинным Пророком!
Слыша начинающиеся удары внутри головного убора, украшенного змеями и крупными рубинами, полагавшегося ему отныне, он вздымал руки, падал ниц или, напротив, если обстоятельства позволяли, гордо воздымался и начинал говорить о недопоставках строительного тростника, некачественном песке, падеже рабов и скота, ленивых Бригадирах…
Так он мог говорить, если надо, часами. И это давало свои плоды. Его снова заметили, теперь уже из Офиса Светлейшего и Солнцеподобного.
Огромная ладья, направляемая умелыми матросами и сотней гребцов перенесла его на тридцать дневных переходов на север, вниз по течению Великого Нила, и вверх по течению Жизни.
<<<>>>
Офис Солнцеподобного ослепил его, привыкшего к роскоши провинциальных присутственных мест, но не видавшего ещё Истинного Солнца.
Его головной убор стал вдвое выше, помост с креслом из ливанского кедра – втрое шире, рабынь с опахалами – вчетверо больше. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел вокруг. А в вышине, на верхнем ярусе Офисной Пирамиды…
Нет, туда он старался не глядеть – боялся, что украшенный изумрудами с кулак и прочими мелкими камушками шлем свалится с его уже начавшей проявляться лысины – печальному, хотя и неизбежному следу прошедших лет и борьбы.
