Анатолий Шендриков - Тропами Кориолиса. Книга 2. Демон руин

Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других. Личный кодекс не позволял ей этого делать. Воинственная дочь императора, никогда не воспринимающего ее всерьез, бесконечно страдала от его равнодушия и презрения. Всю жизнь она пыталась соответствовать ожиданиям отца. Очень многие жители Объединенного Востока – империи, возникшей в ряду последних событий и включающей представителей так и не попавших в спасительный Сток таких стран, как Япония, Монголия и Китай – восхищались силой воли и терпением девушки, которая могла дать фору практически любому воину правителя. Ее старания видели все, кроме самого же императора: ведь могущественный Хиро Бецу намеренно ее игнорировал, хоть и видел, что по сравнению со своим родным братом, раздолбаем и гулякой, девушка была достойна большего, чем просто созреть, выйти замуж за уважаемого господина, нарожать тому детишек и на этом прекратить кому-то что-то доказывать. И ни тонкое владение катаной, ни ловкость в рукопашной схватке, ни твердость стойки, ни меткость и смекалка – ничто не могло заставить изменить его мнения. Но, несмотря на стереотипы властолюбивого отца-императора, Тори видела свое будущее совершенно иным. Семейные идиллии были не для нее. Девушку, несмотря на ее сравнительно юный возраст, всего в четверть века, зачастую выворачивало, когда она видела лобзающиеся пары, так приторно обнимающиеся и целующиеся неподалеку, мешками сыплющие друг другу комплименты на вздернутой ноте. Эта неприязнь была спрятана глубоко в ее духовной природе, ведь за двадцать пять лет она не соблазнилась ни одной мыльной оперой, будь то книга или фильм, боясь погрязнуть, как все остальные, в романтическом забвении навеки. Тори была лучшей во всем, за что бы ни взялась, и погубить свой талант к обучению боевым искусствам из-за каких-то общепринятых понятий счастья считала крайне подлым предательством, дезертирством собственной чести. Да и мужчин Тори не особенно жаловала. В какой-то мере они вызывали у нее отвращение, поэтому при каждом удобном случае колотила выскочек, которые не могли оставить без внимания привлекательную, на вид довольно хрупкую и женственную молодую японку с хвостиком на макушке, собранным из волос на висках. Хвостик был выкрашен под белую холодную платину, под который прятались остальные, цвета воронова крыла, волосы, просто зачесанные назад от самого лба, словно спокойная черная река, преходящая в высокий, разлетающийся на ветру высокий шелковистый водопад, заканчивающийся лишь у пояса. Молодая прекрасная принцесса не была тщеславной и не заносилась своим происхождением. Высокомерие также было ей чуждо. Но среди омута положительных качеств нашлось место и слабости, которое коварным червеобразным паразитом выгрызало свой путь к власти над ее разумом прямо в теле терпения и упрямства. И этим гадом, роющим непреодолимую пропасть на пути к совершенству, было признание отца. Вернее, отсутствие признания как такового. Каждый миг, каждый прожитый день, каждый закат и каждый рассвет она жалела о том, что родилась девчонкой. И не в физической слабости здесь было дело, а в приговоре, вынесенном традициями и религией. Ни в одном из устоев женщина на востоке не поднималась со ступени низшего существа, способного лишь рожать детей и ухаживать за своими хранителями и добытчиками – мужчинами. Это злило и угнетало Тори. Однажды она даже попыталась покончить с собой, но ее спас брат, через какое-то время исчезнувший при странных обстоятельствах и считающийся погибшим. Парень снял ее в последний момент с петли, которая злобно врезалась в кожу, оставив, навсегда уродливый шрам суицида. И в ту злополучную ночь, еще до апокалипсиса, Тори дала слово своему брату, что больше никогда не посмеет оставить его одного в этом мире, и обвязала шею широкой бирюзовой косынкой, подаренной в тот момент братом. Они никому не рассказывали эту историю, но девчонка теперь была вынуждена носить косынку повсюду для сокрытия шрамов и как символ признанной ошибки, совершенной в момент слабости, настолько чуждый ее сильной и стойкой натуре. Несмотря ни на что, Тори продолжала настаивать на своем и не поддавалась влиянию окружающих. Если она не хотела выходить замуж за избранного отцом молодого человека, то говорила: «Нет!» Если от нее требовали бросить заниматься несвойственными женщине вещами, она снова говорила: «Нет!» И когда император Хиро Бецу, наконец, осознал, что его чудную дочь уже не исправить, то все же соизволил объяснить ей свою истинную позицию, дав понять, что женщина-воин, по его мнению, это уже повод для смеха, а дочь монарха – самурай – еще и позор для всей императорской семьи. Он сказал, что из-за нее их фамилию будут высмеивать еще многие поколения, если она не выбросит из своей головы эти дурные мысли, иначе у него не останется выбора, и ему придется изгнать девушку из столицы, подальше от острых глаз и злых языков. Но Тори не стала дожидаться его приказа, а взяла все необходимое, собрала с висков платиновые волосы в хвостик, вставила свою катану в бирюзовые сая1, сделанные специально под цвет косынки, села на мотоцикл и покинула пределы Токио, направившись туда, где ее глаза не видели бы всех этих погрязших в самолюбовании богачей, вельмож да приближенных отца. Она направилась к Козырьку, через который мог перебраться лишь настырный ветер, нагло развевающий ее прекрасную смоляную реку волос, но при этом такой понимающе молчаливый.

Тори ушла из столицы еще с наступлением ночи, и вот прошло уже целых полгода, как она, наравне с остальными пограничниками, несла службу на Козырьке. Слепленные из грязи, бетона и тысяч трупов строителей, погибших при возведении этого барьера, стены непроходимого Козырька возвышались на тридцать метров над землей.