В двухтысячном году эры колониальной Земли, в восьмом квадрате, без уточнения точных координат галактики, Сикус находился на выполнении рабочего задания корабль «Туманность Персефоны». Это был старый мусорный бриг рефрижераторного типа, рассчитанный на команду сто пятьдесят человек и груз двести тысяч тонн. Шел шестой цикл рейсов и второй месяц в пути. Цикл заключался в загрузке неприятно пахнущих и фонящих радиацией спрессованных кусков мусора на одной планете и доставке их в невредимости на колониальную Мерцуру.
Капитан мусорного корабля Роджер Кэмелус сидел в рулевой кабине, проглядывая напомажено-вылизанные фотографии своих знакомых в социальных сетях. Зрелище было довольно тошнотворное. Нестареющие одногруппницы и одноклассницы, отредактированные до потери сходства с человечеством, позировали, увешанные всем имеющимся золотом, букетом цветов и космофоном последней модели. Обрамляла это художественное великолепие глубокомысленная философская чушь. Если бы кто-то внезапно вошел в рулевую, то его бы встретило лицо капитана, который находился на грани культурного шока в стадии отрицания. Могло показаться, что Роджер хлебнул кофе, а потом обнаружил, что в кружке кто-то замочил свои носки. Но Роджер продолжал смотреть.
И как по заказу дверь кабины открылась, и на пороге появился упитанный мужчина, весь лоснящийся аккуратностью и достоинством. Это был умудренный опытом и лысиной старший механик корабля Каликстус Руф с дружественной планеты Мамилиан. Сам Каликстус как представитель другой планеты отличался от людей колоссальным животом, шикарными тремя волосками, зализанными набок, но самое главное отличие, конечно, было в его невообразимой красоте. И скромности. Мамилианцы на несколько тысяч лет раньше, чем земляне, начали свой путь в эволюцию, поэтому и относились к землянам соответственно. Раз уж они во всем опередили людей, то ни к чему выделяться талантами и блистать интеллектом. Зачем смущать отстающих.
Встретил своего механика капитан Кэмелус с выражением ребенка, который ждал на день рождения велосипед, а получил сберегательный счет на тридцать лет. Еще и за страховку заплатить придется.
– Где прохлаждался, Каликс? – мрачно спросил капитан, уткнувшись обратно в свой космофон. – Волосы укладывал, а то растрепались?
Редкие волосики старшего механика и впрямь были аккуратно уложены, обрамляя сияющую лысину. Правда, прическа была сделана еще с утра, а все, что делают мамилианцы надежно и в переделках не нуждается. Так что Каликстус попробовал было изобразить недовольную гримасу на это явное язвительное замечание и уткнуть руки в упитанные бока, но да передумал. Превосходство, оно такое.
Роджер тем временем не унимался:
– Зачем торопиться, Кэмелусу все равно нечем заняться, – не отрывая взгляда от страничек во всевселенской паутине, бубнил капитан. – Какие у него могут быть дела, действительно. Посидит час вместо десяти минут. Каликс, ведь у тебя волос негусто, что там можно целый час делать, а?
– Если на то пошло, я шел в топливный отсек и встретил…
– Ой, я знаю, знаю! – с наигранной веселостью перебил Роджер, – тюбик воска для волос? И он манил, так и манил.
– Вообще-то Рена, – невозмутимо продолжил Каликстус Руф, садясь за пульт. Усевшись, он тут же с нежностью стал протирать приборную панель. Уважение к себе начинается с уважения к окружающим предметам, считал старший механик. – Вы с ним разругались?
Капитан Кэмелус оторвался от чарующей реальности космофона и посмотрел на своего старого друга, что означало, – последний из них попал в цель. Капитан сказал вслух:
– Нет. А если и да, то я этого не заметил, – и Роджер снова уставился в экран, но без прежнего энтузиазма.
Каликстус Руф самодовольно хмыкнул, радуясь предстоящему перемыванию косточек:
– То-то я и смотрю: с кислым лицом недовольного пенсионера рассматриваешь фотографии обожаемых знакомых. Сразу видно, что ты в полном порядке, ничего не случилось!
– Когда случилось что-то неприятное надо перебить это чем-то более… – Роджер покачал свой космофон перед глазами, подбирая подходящее слово, – мерзким. – Значит, говоришь, встретил Рена. И что говорит?
Космофон был отправлен в унизительный для него полет, в дальний угол пульта, к грязным кружкам капитана. Это была неприкасаемая куча, которую сам капитан не убирал из-за лени, а другим не давал из принципа. Туда-то и отправилась несчастная техника. Покрыться пылью и затеряться там до следующего приступа меланхолии Роджера.
– А как ты думаешь? – Каликстус достал свою маленькую чашечку для чая, протер края специальным полотенцем, и только тогда налил чаю, – разве Рен особо разговорчив? – Сидит надутый в топливном отсеке, смотрит, как мигает индикатор.
– Какой индикатор?
– Да, любой индикатор. Какой загорится, на тот и смотрит.
Роджер Кэмелус – взрослый серьезный мужчина в возрасте, гуляющий около пятидесяти лет, страдальчески закатил глаза. Кэмелус был из того вида капитанов, которого невозможно застать врасплох плохой новостью или непредвиденными обстоятельствами. Его невозможно было пронять визгливыми или высокомерными речами вышестоящего начальства. Максимум, что могло появиться на его лице – это вздутые ноздри, а если же внешнее раздражение бывало расценено как значительное – то вздернутую презрительно бровь. Обычно после такого капитан устраивал разнос любому своему препятствию в унизительно-язвительном тоне. Только если дело не касалось Рена.
Рен был воспитанником капитана Кэмелуса. Поступки молодого человека действовали на Роджера как эвакуатор, увозящий вдаль твой автомобиль. Приятного мало, а эмоции трудно держать в себе. Если такое состояние накатывало на капитана при свидетелях, то Роджер сжимал губы, раздувал по обыкновению ноздри и быстро выходил вон, чтобы громко и неприлично выругаться. Для заставшего это зрителя все выглядело примерно так: капитан, услышав очередную нелепость, зловеще надувался и с дергающимся в нервном тике глазом (иногда и двумя глазами) на прямых ногах убегал за дверь. Оттуда слышались всякие непристойности.
Однако Роджер Кэмелус и Каликстус Руф были давними друзьями, учившимися вместе еще в Летной Академии, поэтому подобные спектакли можно было и не устраивать.
– Проблема в том, – сказал Роджер, доставая из кармана связку ключей для входа в систему под именем администратора, – что с годами Рен не меняется, – из связки капитан выбрал ключ, подходящий для чистки ногтей и приступил к философскому ковырянию. – Общаться с людьми у него, видишь ли, не получается. Поступать учиться в Академию ему не хочется. Зато копаться в себе, пока не впадет депрессию – это пожалуйста. Какой-то затянувшийся подростковый период.
