Эдван в ужасе мчался по лесу. Он жадно хватал ртом воздух, пытаясь хоть как-то восстановить дыхание. В боку кололо. Так сильно, словно туда кто-то всадил кинжал, но мысли о том, чтобы остановиться и перевести дух, даже не возникало. Стиснув зубы, парень начал лишь быстрее перебирать ногами, стараясь выжать из себя как можно большую скорость. Всё его внимание было сосредоточено на том, как бы поскорее добраться до конца этого проклятого леса и не врезаться по дороге в дерево.
Сухие ветки и прошлогодняя хвоя хрустели под ногами. Позади слышался топот десятков лап. Они не отставали ни на шаг. Чем быстрее бежал Эдван, тем громче становились задорные крики. Ещё бы! Почуяв охотничий азарт, они вовсю наслаждались дикой погоней.
Мальчишка старался не думать о судьбе тех, кто остался там, в чаще, но эти горькие мысли лезли в голову сами собой. Мать, отец, друзья, соседи… множество мёртвых лиц мелькало перед глазами, не желая его оставлять. Они словно были здесь, рядом и манили за собой. Призывали остановиться, отдаться на волю судьбы и покинуть этот жестокий, полный бесконечных страданий мир. Он уже чувствовал на плече костлявую лапу смерти. Затылком ощущал её ледяное дыхание и оттого бежал всё быстрее, подгоняемый липким ужасом. Он хотел жить.
Лёгкие рвало огнём, острые ветви деревьев хлестали Эдвана по лицу, а любая коряга норовила зацепиться за ногу. Парень поклялся отомстить каждой мохнатой твари, напавшей на них сегодня. Он боялся их так же сильно, как и ненавидел, и, наверное, только эти два чувства питали его волю к жизни. Жгучая ненависть и непреодолимый животный страх смерти.
Что-то острое кольнуло его в спину. Позади раздался радостный вопль, а у Эдвана от вспышки боли брызнули слёзы, но он не остановился, не упал. А, наоборот, закричав, побежал ещё быстрее, выжимая из себя последние соки. Проклятые твари, проклятый мир!
Он не понимал этого. Не понимал, как они могут быть такими жестокими. За что так ненавидят людей?
Всю жизнь он думал, что звери тупы и кровожадны, что ими движут лишь животные инстинкты. Рвать и убивать. Но сегодня… сегодня весь мир Эдвана перевернулся.
Сегодня он впервые увидел, как твари взяли в лапы оружие. Заточенные деревянные палки, которыми научились орудовать, как копьями. Они стали куда хитрее и озлобленнее. Засада в лесу была хорошим тому подтверждением. Звери развивались, и это оказалось куда хуже, чем всё, что он когда-либо мог представить.
В голове парнишки всё чаще и чаще мелькала мысль о том, что он до сих пор жив лишь потому, что им нравится загонять его, как какого-то дикого зверя. Хотелось плакать от обиды и собственного бессилия. Но жить хотелось сильнее.
Заветная граница леса приближалась. Ещё немного, совсем чуть-чуть – и… свобода! Все страхи и горести словно остались там, в тени деревьев, отступая перед ярким дневным светом. От радости у Эдвана открылось второе дыхание: его тело стало вдруг лёгким, как пушинка на ветру, и ноги несли по склону холма всё быстрее и быстрее.
Солдаты из гарнизона ждали в условленном месте. У старого моста через Белую, под зелёным холмом. Жаль только, что вместо большой группы беженцев к ним выбежал всего один пацан. Он закричал что было мочи, стараясь привлечь внимание. Топот лап за спиной никуда не пропал, и единственной его надеждой на избавление от «хвоста» были воины. Те уже заметили его и бросились навстречу. Оставалось ещё совсем немного, ещё самая малость, и весь ужас останется позади.
«Только бы добежать… только бы добежать!» – набатом стучало в голове мальчишки.
Вопли зверей затихли, и топот резко оборвался. Эдван быстро взглянул назад. Охотники прекратили погоню, остановились. Вся толпа мохнатых ублюдков замерла, и расстояние между ними увеличивалось с каждой секундой. Не веря своим глазам, Эдван рассмеялся. Прямо на бегу. Громко, безумно, не в силах сдержать эмоций. Костлявая лапа смерти отпустила его сердце. Он сделал это! Убежал! Вырвался!
Наверняка эти трусливые уроды испугались солдат городской стражи. Иначе и быть не могло. Настоящие воины перебили бы их с той же лёгкостью, с какой сами обезьяны уничтожали односельчан мальчишки. Именно так Эдван думал, пока бежал навстречу отряду, испытывая невероятное облегчение. Он чувствовал себя словно заново рождённым и кричал, не в силах сдержать рвущееся наружу счастье. Но в одном он ошибся: костлявая лапа смерти не отпускала его. Она лишь замахнулась, чтобы схватить покрепче.
Вспышка боли пронзила спину мальчишки, крик его оборвался. Он споткнулся и тяжело рухнул на землю, проехав десяток шагов по колючей траве. На руках и лице осталось множество глубоких царапин, кровь потекла по щекам на подбородок, упала на сочные травинки. Эдван замер. Несколько долгих секунд он не мог понять, что же случилось. Почему ещё мгновение назад он бежал, а сейчас лежит и не может подняться? Почему кожа горит от царапин? Почему в груди что-то колет? Совсем слабо, как будто там засел какой-то комок…
«Просто ударился, когда падал», – подумал парень, пытаясь восстановить дыхание, но сделать глубокий вдох так и не сумел. Только короткий глоток. Словно что-то внутри мешало воздуху проникнуть дальше. Взгляд его медленно опустился вниз, и расцарапанные губы мальчишки задрожали. В уголках глаз появились слёзы. Из груди торчал окровавленный конец деревянного дротика. Эдван заплакал. Пачкая собственной кровью руки, он держался за палку и мотал головой, не желая верить в происходящее.
«Почему? Почему я, Творец? Я не хочу…» – бормотал он, всё глубже и глубже погружаясь в пучину отчаянья. Он бросил последний взгляд на опушку леса. Стая обезьян скрылась в чаще.
– Чтоб вы сдохли… – прошептал парень, провожая мохнатых уродцев полным жгучей ненависти взглядом.
Силы оставляли паренька. Чудовищная слабость сковала его, будто каждый мускул кто-то привязал к земле невидимыми нитями. Руки больше не держали, мальчишка отпустил дротик и завалился на бок. Его слабый, истощённый организм больше не мог сопротивляться неизбежному.
Лёгкий холодок начал расходиться по телу от страшной раны, медленно и неотвратимо. Слабость постепенно исчезала, а вскоре даже боль начала медленно отступать. Эдвана охватил леденящий ужас. Он чувствовал это, боялся этого больше всего на свете, и оттого ему было ещё невыносимее наблюдать за тем, как медленно и неотвратимо вместе с болью уходит жизнь. Капля за каплей.
Он больше не чувствовал, как колючая трава впивается в кожу, не мог различить цвет небесной глади и уловить дуновение ветра. Не мог пошевелиться. Весь мир вокруг стал серым, блёклым, и каждый удар уставшего сердца заставлял эту угасающую картинку легонько вздрагивать. Перед глазами появилось чьё-то лицо, мелькнуло серое небо. Его перевернули. Сквозь толщу воздуха донёсся какой-то слабый звук. Похоже, кто-то что-то говорил, но Эдван уже не слышал, да и не пытался.
