Лейла, 1986
Лейла прижимается щекой к каштановой шерсти лошади. От нее исходит такое умиротворяющее тепло! Она такая мягкая, так нежно ласкает кожу! Руби, стремясь скорее оказаться на просторе, уже возбужденно подрагивает и переступает с ноги на ногу, нетерпеливо отбивая копытами по гравию нечеткую дробь. Почти прижатая к частоколу, Лейла толкает ее в бок, пытаясь отодвинуть подальше от изгороди. И ощущает затаенную энергию кобылы, которая пока сжата, как пружина, но способна в любой момент сорваться наружу. Вспыльчивая, готовая продемонстрировать норов любому, кто вздумает гнуть свою линию, Руби в прошлом даже покусывала наездников. Но Лейле понятна ее импульсивность. Бывают дни, когда ей тоже хочется всех покусать. Да что там покусать – разодрать на мелкие-мелкие кусочки. Только бы вырваться, выгрызть себе путь к свободе.
Подтянув подпругу, Лейла запрыгивает в седло – изящно, без усилий. Стивен много раз ей говорил, что она выглядит на лошади настолько естественно, как будто родилась в седле. Правда, в последнее время к его восхищению примешивается что-то еще – то ли обида и негодование на то, как Лейла с ним обходится, то ли зависть из-за того, что есть одно место, где девушка ощущает себя счастливой и без него.
Лейле не приходится сжимать ногами бока лошади. Ей довольно взять поводья и подать кобыле мысленный сигнал: «Вперед!» Руби тотчас выбегает рысью со двора. А Лейла наслаждается ощущением ее силы и уверенности. Кажется, всего одно касание – и они обе взмоют в небо и обретут желанную свободу.
Но в этот момент из-за угла хлева появляется Джим с двумя охапками сена – по одной на каждом плече. Игривый ветерок отрывает от них мелкие пучки и разносит по сторонам.
Лейла так надеялась улизнуть с фермы до возвращения парня! Не вышло.
– Лейла, подожди! – выкрикивает Джим.
Его лицо снова темнеет от гнева. Джим сердится из-за того, что Лейла оставила его выгребать навоз из хлевов и скирдовать сено. Однако девушка уверена: он злится на нее не только из-за этого. Слова парня все еще звучат эхом в ее голове: «Ты динамщица, Лейла. Только дразнишь, но не даешь». Лейле вновь становится не по себе, внутри все сжимается, но она поворачивается в седле и машет Джиму, притворяясь, будто не расслышала оклика. Сегодня у нее нет времени на Джима. У нее ни на кого из них нет времени.
– Зараза, – сплевывает парень.
Но Руби набирает ход, и брошенное в сердцах слово догоняет Лейлу уже вялым и неразборчивым набором звуков.
На вершине тропы девушка останавливается – оглянуться на открывшийся вид. Руби рвется вперед, но всадница, натянув удила, удерживает нетерпеливую кобылу на месте. За двадцать один год, проведенный Лейлой среди этих холмов, пейзаж никогда не оставался статичным. Вот и сейчас глаза девушки различают за конюшнями тучи, несущиеся над лоскутным ландшафтом сельского Абердиншира, и пурпурный отсвет на горизонте: где-то вдалеке поливает дождь. Теперь, когда она на воле, Лейлу охватывает трепет при мысли о том, что ее ждет впереди.
Девушка обводит взглядом двор. И, удостоверившись, что за ней никто не наблюдает, направляет Руби к лесу, заставляя ее ускориться и перепрыгнуть через канаву и ограду с колючей проволокой. Когда лошадь взмывает в воздух в почти вертикальном подскоке, у Лейлы перехватывает дыхание. От опасности сердце на миг замирает. Но стоит Лейле скрыться от чужих глаз, и оно тоже пускается вскачь, подпрыгивая в бешеном ритме.
Они с Руби петляют между тесно растущими деревьями – по тропе, которая и на тропу-то не особо похожа: ею пользуются лишь они вдвоем. Дремучий, почти первозданный лес наполнен переливчатыми мхами – ярко-зелеными и мягкими там, где они покрывают толстым слоем камни и валуны. Ветви усеяны лишайниками, как будто некая подземная река внезапно изверглась наружу и развесила на них свои водоросли. С деревьев каплет влага, воздух кажется живым. Такое впечатление, словно все здесь, сговорившись, толкает девушку вперед, стремится одурачить ее, сбить с толку. Или с верного пути? При этой мысли Лейла содрогается.
Но тут Руби фыркает и трясет головой, требуя отпустить натянутые поводья. И странное предчувствие покидает наездницу. Копыта кобылы немного скользят на сырой земле, и Лейле приходится сосредоточиться – следить за тем, чтобы лошадь не споткнулась о корягу или о ствол поваленного дерева.
Когда все это остается позади, дыхание Лейлы выравнивается, и ее внутренняя потребность держать от всех оборону заметно притупляется. Шаг лошади становится легче, и они, слившись вместе в едином порыве, наконец воспаряют, удаляясь от вещей и людей, которые пытаются их удержать, приземлить и подчинить себе.
Лейла бросает взгляд на часы. Еще час до того, как ей нужно быть там, и при этой мысли ее охватывает сладкое волнение. У нее есть время, чтобы привести лошадь к опушке леса, а там она даст Руби волю, и та помчится дальше, по обширным полям, взрывая копытами мягкую почву. От галопа грудь девушки пронзает страх, ветер разъедает глаза до слез, струящихся по щекам, и тогда она на время забывает и о своем месте в этом мире, и о клетке, что становится для нее все более тесной и душной. Остается только движение, и ничего больше.
Уже затемно Руби возвращается на конный двор: без всадницы, в явной панике. Копыта кобылы нервно топчут землю, шерсть потемнела от пота, глаза бешено вращаются, изо рта брызжет пена, а тело сотрясается от дрожи. Выбежавшие из конюшни люди бросаются к ней.
Джим хватает повод, но Руби вырывается, пятится и испускает пронзительный крик от жуткой, нестерпимой боли. И только тогда все замечают на ее задней ноге глубокую рану: из подколенка сочится кровь. Вчетвером им удается загнать кобылу в конюшню, но в полночь принимают решение усыпить лошадь, потому что приблизиться к себе Руби никому не дает. Позже принимается и другое решение – прекратить поиски Лейлы.
