Если педагог соединяет в себе любовь к делу и к ученикам,
он – совершенный педагог
Лев Толстой
При выходе из дома ничем не примечательный гражданин лет сорока, кинув быстрый взгляд в сторону кухни, подметил: на часах было уже около пяти пополудни. Дверь захлопнулась, ключ со знакомым звуком провернулся в замочной скважине, и его одинокие шаги начали гулко разноситься по всему подъезду – человек шел по лестничному пролету вниз.
Бурная дневная жизнь города понемногу затихала, но автомобильное сообщество все еще давало о себе знать звуком моторов. Сирены специальных служб напоминали о том, что город большой, и без бед, к сожалению, здесь не обходится. Кто-то к кому-то опять спешил на помощь. Человек к человеку.
Мужчина поправил рюкзак за плечами и двинулся по улице вдоль ровной линейки фонарей. На ходу он продумывал, как лучше сказать ребятам о решении, которое было недавно принято. «Многоуважаемые… Дорогие… Нет… Любимые! Вы все очень дороги мне, я рад… я рад, что был причастен ко всему этому…» Казалось, никто не мог сейчас его переплюнуть в этом новом виде спорта – углубленным мыслям на улице в ходе быстрого передвижения. Вокруг него люди либо уже ехали в автобусе, зависая в своих наушниках, либо стояли на остановках и ждали следующего.
Заместитель директора школы, Валентина Сергеевна Нанайкина, женщина изрядно в годах и немного не от мира сего, во всем была до крайности справедливой и правильной. Двигалась она не по возрасту легко и быстро, столь же непринужденно и профессионально выполняла свою работу. А вот спорить с ней о чем бы то ни было не рекомендовалось: на свете существовали только два вида мнения – ее собственное и неправильные.
Но ее уважение к Андрею Ивановичу выражалось во всех смыслах: к нему она прислушивалась, размышляла над его новыми афоризмами и понимала всю его простоту. Да, именно простоту. Андрей Иванович никогда ничего из себя не строил и признавал свои ошибки, коль уж они случались. И учеников своих он очень любил, знал, что каждый из них – Человек. И, наверное, за это Андрея Ивановича тоже любили.
Была утренняя дымка, и свет красиво лежал на столе, когда в кабинете директора школы раздался звонок:
– Здравствуйте! Это вас из министерства беспокоят…
Некоторое время директор внимательно слушала и даже иногда подмыкивала в ответ, машинально что-то рисуя на чистом листе.
– Ага, да, я вас поняла… Очень трудно это для нас будет, сами понимаете.
Ввиду директорского волнения каракули на бумажном листе получились какими-то нервными и растерянными.
Разговор вышел коротким, но было понятно – информацию директор получила вполне и исчерпывающую. Даже возражать не пришлось. Да и не возражают таким собеседникам.
После этого, конечно же, день у Андрея Ивановича не задался: министерскую новость сообщили ему, а у него и контрольных много, и классный час еще после основного рабочего дня. Рядовым учителям, которые честно и с признанием важности своей миссии относятся к делу, иногда очень трудно пережить подобные моменты.
Следующий рабочий день у Андрея Ивановича оказался коротким: с утра он провел два урока, потом выпил в учительской кофе и отправился домой. Этот маршрут за годы работы был давно выверен и знаком до каждого камешка на дороге. А дома он все мучился и не мог найти себе места. Его угнетало чувство неизвестности и то самое горестное ощущение, когда у тебя отнимают что-то твое, родное. Такое бывает, когда навсегда уезжаешь из родного села в большой город, когда прощаешься с родителями и близкими перед армией, когда в детстве приходится отдавать свою любимую игрушку кому-то другому просто потому, что… потому, что вырос, стал умнее и сильнее. А на самом-то деле еще ребенок. И сейчас Андрей Иванович Петрушин чувствовал себя так же.
…Учитель вошел в здание школы и сразу направился к лестнице. Перед дверью своего класса он на минуту остановился, потом тряхнул головой и резко выдохнул. Ситуацию предстояло принять такой, какая она есть.
В класс он вошел уже успокоившимся. Андрей Иванович щелкнул выключателем, лампы одна за другой озарили кабинет светом, одни – холодным, другие – теплым. Петрушин пользовался неподдельным уважением у всех своих учеников, даже у заядлых хулиганов. Лицо у него было добрым, глаза большие и яркие, лоб уже подёрнулся первыми морщинками. Очки придавали общему облику солидности, но не строгости.
Андрей Иванович охватил взглядом весь класс, где каждый стулья еще стояли на партах вверх ногами, и начал ждать ребят. В ожидании посмотрел в окно, полюбовался падающими хлопьями снега, потом взглянул на школьную доску где, как всегда, было написано сегодняшнее число, «классная работа» и тема.
– Сегодня тут вели географию… – с тихой улыбкой сам себе сказал учитель.
Тема была такая: «Литосферные плиты Евразии». Это заставило задуматься Андрея Ивановича. Литосферные плиты – они ведь как живые, тоже живут, тоже двигаются, возмущаются, провоцируют такие катаклизмы, как извержения вулканов и землетрясения. Плиты дружат и конфликтуют между собой. И от таких конфликтов гибнут тысячи людей. А плит всего семь. И живут они где-то глубоко под землей, не замечая нас с вами. А что будет, если одна из литосферных плит вдруг «взбунтуется» и откажется жить со всеми в дружбе? Этакий, знаете, изгой. Что произойдет с человечеством, если ее просто не станет? Не станет этой опоры, по которой мы ходим? Мы погибнем! И жертвы будут исчисляться миллиардами.
Вот и Петрушин сидел сейчас в пустом классе и думал над тем, как бы смягчить еще пока несказанное.
Петрушин преподавал здесь уже на протяжении двадцати трех лет. Когда он, тогда еще совсем неопытный молодой специалист, недавно закрывший последнюю сессию в университете, переступил порог школы, тогдашний директор прямо так и сказал: «Андрюша, вот твой дом на ближайшие… кхм… на ближайшую жизнь. Знаешь, почему? Потому что участь наша преподавательская – всю жизнь работать на благо государства. Дети – это такие же граждане, как мы все, это будущее нашего общества. А государство – это общество, сплоченное, интеллигентное и разумное. Учи, Андрюша, учи! И учись сам. У нас великая миссия!»
Эти слова Петрушин запомнил на всю жизнь. Они стали для него девизом и руководством к действию. Сколько с тех пор своих собственных методик преподавания он создал, которыми пользовался и по сей день! Ребятам было интересно грызть гранит его науки – сложной, но очень важной.
– Здравствуйте, Андрей Иванович! – прозвучало громко и звонко с порога.
Даже, показалось, стекла в окнах зазвенели.
– Ой, Риточка, здравствуй! Проходи, садись, – искренне улыбнулся Петрушин. – Я всех уж заждался, заскучал. Ты садись недалеко, поближе.
