Интересно получается. Вещи, которые, казалось бы, не имеют абсолютно никакой важности, по итогу приводят к такому… неожиданному исходу.
Впрочем, чего это я растекаюсь мыслью по древу и разбрасываюсь абстрактными конструкциями? Перейдём к конкретике.
Кто бы мог подумать, что книжка, написанная одним итальянским политиком и литератором около семисот лет назад, сегодня, в двадцать первом веке, может послужить причиной для встречи двух человек.
Конечно, она стала лишь предлогом, не было бы её – могло найтись что-то другое. Но, всё-таки, я верю в значение незначительных на первый взгляд вещей.
Так вот. Эта самая книжка свела меня с Елизаветой Михайловной. Но и на этом всё не закончилось.
После того, как мы с женщиной приступили к долгожданному процессу, и я уже даже… эм… в общем, в этот самый момент в библиотеку вошли. Дверь в вестибюле громко хлопнула, и от резкого звука Разумовская соскочила с меня. Машинально спряталась за кресло.
Я же остался сидеть на месте, лишь немного приспустился вниз. Дверь была за моею спиной.
Спросил шёпотом:
– Кого это принесло?
Елизавета Михайловна помотала головой и, присев голой попой на кафель, стала натягивать платье. Смотрелась она при этом довольно забавно, словно гусеница, пытающаяся залезть обратно в свой кокон. Впрочем, менее сексуально при этом женщина не выглядела.
– Я же закрывала дверь… – Злобно прошептала она, глядя в сторону вестибюля. Поднялась на ноги, поправила причёску и уверенной, но слегка нестабильной походкой пошла вперёд.
И правда. Я тоже помню, как Разумовская закрыла дверь при входе. А по поводу посетителей… это ужасно странно. Ведь библиотека предназначалась только для членов рода, и они, насколько я понимаю, не большие любители почитать книги.
Натянул на себя спущенные штаны, поправил рубашку и тоже встал. Попытался разглядеть человека, или человек, которые вошли в вестибюль. Но с этого ракурса ничего не было видно.
Поэтому смотрел вслед уходящей Елизавете Михайловне, концентрируясь на её подвижных бёдрах. Хотел было пойти за ней, но она резко развернулась, погрозила мне пальцем и сказала:
– Скоро вернусь…! – Смешно икнула и скрылась в коридоре.
Сначала проскользнуло удивление по поводу того, что она не попросила меня спрятаться. Мол, любовник, при обнаружении обязательно должен прятаться в шкаф. Но через секунду дошло, что моя куртка осталась в коридоре, а значит, о моём присутствии уже известно, и нет никакого смысла в том, чтобы скрываться.
В принципе, довольно правдоподобную отмазку можно было слепить на ходу без особых проблем. Ведь я ученик школы, а Разумовская – глава родительского комитета. Может, я напросился к ней в библиотеку для того, чтобы готовиться к экзаменам, и сейчас она проводила мне мини-экскурсию?
Вот. Даже эта версия, сочинённая экспромтом, могла бы отлично сойти за истину. Поэтому особых переживаний быть не должно.
Сейчас Елизавета Михайловна разберётся с тем незваным гостем, что нас потревожил, и мы сможем продолжить уже начатое дело.
Я пересел на то кресло, где был изначально, чтобы видеть дверь в вестибюль. Расслабился, взял в руки "Божественную комедию" и для вида открыл её в самом начале. Вперил глаза в знаменитую строчку "Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу…"
Услышал еле различимый отсюда мужской голос, и голос Елизаветы Михайловны, которая что-то ему отвечала. Повышенных тонов пока что не было, и это радовало. Должно быть, и правда, произошла роковая случайность, и сюда забрёл один из членов клана Разумовских.
Вот только настораживало одно. Голос неизвестного, если алкоголь чересчур не замутнил моё сознание, казался знакомым. Странно, где я мог его слышать…?
Когда очевидный факт, наконец, был осознан моей захмелевшей башкой, длинный уже вошёл в зал. Костян шагнул из-за стены, и, увидев меня, застыл на месте со слегка приоткрытым от шока ртом.
Сзади него показалась Елизавета Михайловна, продолжая недавно начатую фразу:
– И поэтому я решила помочь Александру, да провести для него экскурсию по нашей библиотеке…
Да. Госпожа Разумовская сработала отлично, и воспроизвела убедительное оправдание. Вот только… единственный человек, который в это ни за что бы не поверил, сейчас как раз стоял перед ней. Костян, которому я воздавал по заслугам все последние дни, теперь стал свидетелем самого главного пункта моего плана-мщения.
– Вы ведь одноклассники, верно…? – Добродушно и наивно спрашивала Елизавета Михайловна. Она ещё не подозревала, что произошло.
И, всё-таки, даже после того, что произошло между мной и длинным, данную ситуацию с большим трудом, но можно было бы интерпретировать как-то по-другому. Речь могла идти не о сексе с его матерью, например, а о каком-то другом способе для мести. Но…
В игру, как обычно, вступили детали. Казалось бы, совершенно незначительные в других обстоятельствах и другое время. А сейчас говорящие только об одном, не имеющем других вариантов.
И деталь эта – трусы.
Вернее, женские трусики. Нижнее бельё, принадлежащее Елизавете Михайловне Разумовской. В данный момент они висели прямо на спинке кресла. Кресло это стояло в небольшом отдалении от нас, и принадлежало к другому столику.
Но вышло так, что во время страстного и безрассудного процесса, когда я помогал женщине раздеваться, то случайно отбросил её трусики в сторону.
Да, совершенно пафосный и глупый жест, который можно увидеть только в фильмах. Но я всегда очень любил так делать. И сегодняшний раз не стал исключением.
Естественно, на такую весьма странную и заметную из-за ярко розового цвета деталь Костян тут же обратил внимание. Из-за своего опьянения и невнимательности, а также неудобного расположения кресла, мы с Разумовской не смогли сделать того же.
Вернее, смогли, но, когда уже стало слишком поздно.
И вот, Костян стоит прямо на входе в библиотеку, и безотрывно всматривается в трусы собственной матери. Неподалёку от них сидит его одноклассник, которого он ненавидит всей душой, и странно улыбается.
Улыбался я от осознания абсурдности ситуации и того, что месть моя возымела колоссальный успех. Я и подумать не мог, что ситуация могла сложиться настолько удачно.
Я-то как рассчитывал? Думал, что просто пересплю с Елизаветой Михайловной, да буду внутренне ликовать от содеянного. Прямо как Аркадий от осознания собственного богатства в "Подростке" Достоевского.
Но получилось не совсем так. Вернее, совсем не так. Я одновременно радовался от этого факта, и был расстроен тем, что продолжить соитие с женщиной сегодня уже не получится. Но я сто процентов не упущу этого шанса в будущем.
Разумовская, когда осознала нашу с ней оплошность, и увидела трусики, украшающие кресло, сначала удостоверилась в их отсутствии на её теле, потрогав себя за лоно, а потом закатила от смущения глаза. Багрянец на её лице, нагнанный вином, теперь разросся ещё сильнее.
