Мария Воронова - Угол атаки

© М.В. Виноградова, текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

Несколько лет назад, собирая материалы для книги, я случайно узнала о посадке гражданского самолета на Неву. Интересно, что, прожив в Санкт-Петербурге почти пятьдесят лет, я никогда не слышала об этой истории.

Итак, 21 августа 1963 года самолет «Ту-124» с экипажем в составе командира воздушного судна (КВС) Виктора Яковлевича Мостового, второго пилота Василия Григорьевича Чеченева, штурмана Виктора Царева, бортмеханика Виктора Смирнова, бортрадиста Ивана Беремина, бортпроводников Александры Александровой и Виктора Харченко совершал рейс из Таллина в Москву. После взлета передняя нога шасси не убралась, и самолет был направлен на запасной аэродром в Ленинград для выполнения там посадки с неисправной передней ногой шасси. Пройдя контрольный пункт Кикерино, «Ту-124» продолжал полет в окрестностях аэропорта с целью выработки топлива до остатка, определенного для посадки с выпущенной передней ногой шасси. Через три часа полета остановился сначала левый, а потом и правый двигатели, запустить их вновь оказалось невозможно. Благодаря профессионализму и выдержке экипажа самолет благополучно совершил вынужденную посадку на Неву между Финляндским и Большеохтинским мостом. Подоспевшим к месту приводнения катером Северо-Западного речного пароходства (капитан Юрий Поршин) он был отбуксирован к берегу, эвакуированы находившиеся на борту пассажиры и экипаж. Погибших и пострадавших не было. В дальнейшем пилотов не наказали, но и не наградили, широкой огласки происшествие не получило. Одним из тех, кто встал на защиту командира воздушного судна, которого хотели отдать под суд, был известный писатель Василий Ардаматский. Его участие и активность спасенных пассажиров помогли экипажу избежать уголовного преследования и продолжить летную работу.

На меня эта история произвела очень сильное впечатление, я долго мечтала написать о ней и наконец решилась. Прежде всего хочу обратить внимание читателей, что это не хроника, а художественное произведение, написанное по мотивам тех событий. Время действия перенесено на двадцать лет вперед, допущены другие неточности, но главное, что члены экипажа «Ту-124» не являются прототипами персонажей этой повести.

Апрель

Весеннее солнце подмигивало в окно кабинета, по радио обещали благодать, и Ирине захотелось на дачу. Как там сейчас должно быть хорошо, светло и ясно, а от распускающихся листочков пахнет юностью и первой любовью… Строго взглянув на солнце, которое дразнило и звало на улицу, как подружка-хулиганка, она сказала:

– А Ира гулять не выйдет. У нее двое детей, которых в холодный дом тащить нельзя, а оставить не с кем.

Вечером она предложила Кириллу в выходные съездить на дачу самому или в компании Виктора Зейды, которому, кстати, будет где провести время со своей тайной возлюбленной Яной, но муж внезапно позвонил не закадычному другу, а Гортензии Андреевне, и та геройски согласилась посидеть с детьми, пока супруги не менее геройски готовят дачу к летнему сезону.

Ирина бросилась сразу и собираться, и готовить обед на выходные, и наводить порядок, чтобы Гортензия Андреевна не имела повода думать, будто она неидеальная хозяйка, и, как ни странно, преуспела по всем трем направлениям, после чего упала в кровать, как подкошенная, а в семь утра уже дремала в электричке, склонив голову на плечо мужа, широкое, но весьма жесткое и неудобное.

На даче зима только-только отступила, в канавах и в густой тени высоких елей еще лежали островки серого в черную крапинку снега, и новая трава еще не закрыла прошлогодней, а только пробивалась сквозь нее трогательными беззащитными иглами.

Войдя в темный стылый дом, Ирина зябко повела плечами и пожалела, что приехала, но Кирилл сразу затопил печку. Дрова, отсыревшие за зиму, долго не хотели разгораться, потрескивали и шипели, но вскоре огонь занялся, заговорил о чем-то быстро и убедительно, потянуло дымком, и сразу стало уютно и хорошо.

Ирина распахнула тяжелые занавески на окнах, вымыла полы и отнесла одеяла с подушками проветриться на солнцепеке. Немного подумала, не сделать ли того же с постельным бельем, которое, выстиранное и выглаженное осенью, после зимы все же отдавало немного затхлостью, но решила не халтурить, а как следует пройтись утюгом по простыням и пододеяльникам.

Ожидая, пока утюг разогреется до нужной температуры, Ирина вдруг подумала, что подготовка дома к дачному сезону ассоциировалась у нее с какой-то штурмовщиной, героическим и непосильным трудом на пределе всех сил человеческих, и теперь, когда выяснилось, что это не так, она чувствует себя виноватой. То ли лентяйкой, то ли полной дурой, не видящей фронта работ. Но раз уж серьезных дел больше нет и печка прогорит, как раз когда она догладит, надо мчаться домой, освобождать Гортензию Андреевну.

Впрочем, гладила она тщательно и не торопясь. Простыни были ветхие, без пяти минут тряпки, но старая учительница подарила им новую жизнь, виртуозно нашив заплаты на прорехи и самые истертые участки. От этого некоторые постельные принадлежности стали напоминать полотна приверженцев кубизма или политическую карту Африки, где многие границы представлены прямыми линиями, но спать на них удивительным образом оказалось приятно. Ирине совсем не хотелось разрушить творчество Гортензии Андреевны неосторожным движением утюга. Вот она и старалась.

Работа спорилась, печка хлопотливо шумела, зимняя стужа под утюгом испарялась без остатка, в магнитофоне на подоконнике задушевно пел Тото Кутуньо, Ирина вторила ему, пытаясь разгадать смысл песни на основании скудных знаний латыни, которые она получила в университете, и мысли в голове витали дачные, простенькие и ясные, как солнце за окном.

Между тем было чему ворваться в эту безмятежность… Например, предстоящий процесс, исход которого уже предрешен, хотя дело еще даже не передано в суд. Председатель ясно дал понять, что распишет его своему лучшему судье, то есть ей, Ирине Андреевне Поляковой. Во вторник после обеда они вместе едут на прием в горком партии, и, видимо, приговор действительно важен, раз партийная верхушка не ограничилась телефонной «указивкой», а снизошла до личной беседы.

Ах, хорошо бы в понедельник проснуться бессовестным и беспринципным человеком и без всяких терзаний провести процесс так, как того желает руководство… Сосредоточиться на доказательствах вины, а все, что свидетельствует в пользу невиновности, игнорировать или вообще признавать недопустимым доказательством, если факты слишком уж колют глаза. Все можно подверстать под обвинительный приговор, когда внутреннее убеждение тебе спустили сверху.