– Меня зовут Глеб Глен. Я Палач третьего ранга в составе оперативно-тактической группы «Скорый Суд», приданной Экспедиционному механизированному корпусу номер двадцать один «Великая Россия». Был десантирован вместе с подразделением в полутора километрах от предполагаемой зоны работ пятнадцатого января две тысячи сто шестьдесят первого года. В ходе марш-броска подразделение подверглось массированному перекрестному огню со стороны противника и было уничтожено. Я выжил.
– Почему вы не выполнили приказ?
– Меня зовут Глеб Глен. Я Палач третьего ранга в составе оперативно-тактической группы…
* * *
– Глеб! Давай скорее, на построение опоздаешь!
– Я и так тороплюсь.
Неразработанные петлицы новой формы никак не желали пропускать в себя блестящие латунные пуговицы с черепом, доводя этим до крайней стадии раздражения, за которой уже следовало неконтролируемое бешенство.
– Все, я пошла. Крайчек из тебя душу вынет.
– Вали на хрен!
Дверь хлопнула, и кованые подошвы быстро застучали по бетонным плитам.
– Заррраза… – прорычал Глеб и красным от натуги пальцем втиснул-таки упрямую пуговицу в предназначенное ей место. Оправился, нахлобучил черную пилотку на бритую голову и пулей вылетел из казармы.
– Вы-ыродки, – задумчиво тянул воспитатель Крайчек, прохаживаясь вдоль строя, – какие же выродки. Сплошной неликвид. Я вообще удивляюсь, как такие жалкие комки розовой слизи могли появиться на свет божий.
Виктор Крайчек совсем недавно принял на воспитание третью подготовительную группу отряда 8-10Е. Да и не то чтобы принял. Ему просто всучили это стадо никчемных, по его мнению, баранов. Ведь для того, чтобы принять, нужно сначала передать. Нужно ознакомить преемника с личными делами курсантов, посвятить в состояние внутренних взаимоотношений, рассказать о сильных и слабых сторонах личного состава. Как-никак на третьем году учебы это уже не чистый строительный материал. В нем уже покопались руки предшественника, полепили на свой манер. И то, что они слепили, Крайчеку совсем не нравилось.
– Посмотрите на себя, – кривясь от омерзения, продолжил Крайчек. – Кто вы есть? Сброд. – Воспитатель заложил руки в лайковых перчатках за спину и, уставившись в бетон плаца, взялся печатать шаги. Здоровенный мужик неопределенного возраста, от сорока до шестидесяти, с непроницаемо-каменной физиономией, на фоне строя десятилетних курсантов он выглядел просто невменяемо громадным. Черный кожаный мундир скрипел на могучих плечах при каждом движении. Надраенные голенища сапог отражали маленькие испуганные лица. – Нет, вы даже не сброд. Вы – отбросы, мусор, дерьмо. Да, – обрадовался он, подобрав наконец нужное слово, – именно дерьмо, размазанное по плацу. Жидкое и вонючее. Сейчас вас тридцать. Но не будь я Крайчек, если к концу курса не ополовиню эту выгребную яму. Запомните, твари, – затянутый в черную кожу палец пробежался по вытянувшимся в струнку курсантам, – для многих из вас десятый год жизни станет последним. И этим я окажу неоценимую услугу обществу. Зато оставшиеся, если таковые вообще будут, из жидкой дрисни превратятся в твердую, сухую и вполне удобоваримую массу, из которой впоследствии, может быть, когда-нибудь выйдет что-то отдаленно похожее на человека. Тебе смешно? – Крайчек остановился возле белобрысого парнишки, у которого на лице не было не то что веселья, но даже легкого намека на улыбку. Наоборот – щеки заливались горячечным румянцем. Однако стоило холодным глазам бросить взгляд из-под козырька фуражки, как раскрасневшаяся от волнения физиономия Толи Преклова мгновенно посерела. – Я задал вопрос.
Толян набрал полную грудь воздуха и выпучил глаза.
– Никак нет, господин воспитатель! Мне не смеш…
Дрожащий визг прервался звоном оплеухи. Рука вылетела из-за спины Крайчека так быстро, что Толя не успел даже зажмуриться. Голова его резко дернулась в сторону, ноги оторвались от земли, и мальчонка рухнул, хорошо приложившись носом о плац.
– Но я не разрешал на него отвечать, – ледяным тоном закончил воспитатель фразу. – Очевидно, что два года муштры не пошли впрок, – снова обратился он к строю. – Этому я вижу две возможные причины. Причина первая – вы необучаемые дегенераты, которых следует отбраковать. Причина вторая – вас плохо учили. Я очень надеюсь на то, что виной всему причина первая. В таком случае мне не придется тратить на вас много времени, а ваша численность будет сокращаться быстрее, чем коалиционный десант под Братиславой. Если же причина не в этом, а в плохой подготовке, то смерть для вас станет менее быстрой и более мучительной.
Толя Преклов между тем очнулся, поднялся и, качаясь, встал в строй.
Крайчек замолчал и уставился на курсанта, глотающего кровь из разбитой щеки. Немигающий змеиный взгляд давил Толяна секунд десять, пока тот наконец не прекратил шататься.
– Марш в лазарет, – скомандовал воспитатель. – А вы, недоноски, – пробежался он глазами по строю после того, как Преклов уковылял в заданном направлении, – шесть кругов вдоль периметра! И если какая-то бесчестная тварь попытается срезать или, упаси боже, не уложится в норматив – на следующее построение приползет со сломанными ногами! Марш!
В казарму группа вернулась и впрямь едва не ползком, зато ноги у всех были целы.
Глеб, шаркая в разы потяжелевшими ботинками, подошел к койке и упал плашмя, лицом в жиденькую подушку. Но не успел он расслабиться, как кто-то тронул за плечо. Глеб повернул голову и только сейчас заметил сидящего напротив Преклова. Щека у Толяна разнеслась так, что опухоль даже залезла на глаз, нос с губой сверкали подсохшими ссадинами. Несмотря на это он, в меру возможностей, улыбался. Неуместная радость показалась Глебу подозрительной, но не до такой степени, чтобы пожертвовать для выяснения ее причин сном. Через час нужно было подниматься, есть, а потом дуть в процедурный и – самое поганое – на занятия к Лейфицу. Если сейчас хоть немного не отоспаться, то шансы клюнуть носом во время лекции возрастали многократно, а это грозило нешуточным взысканием. Прикинув расклад, Глеб закрыл глаза. Но Толян был решительно настроен поделиться радостью с приятелем и снова принялся тормошить того за плечо.
– Ну? – сдался наконец Глеб и разлепил веки.
Преклов раскрыл ладонь и гордо продемонстрировал зуб, просверленный и нанизанный на шнурок.
