Ранним летним утром, когда все вокруг казалось пасмурным из-за серо-дымчатого неба, еще не приголубленного солнцем, по одной из городских улиц брел серый ослик. Очевидно, его одолевали грустные мысли – об этом говорили уныло склоненная голова с торчащими вперед ушами, неторопливый шаг, редкие, задумчивые помахивания хвостом и грустные взгляды, которые ослик бросал по сторонам, даже и не думая увидеть там что-нибудь обнадеживающее.
На другом конце той же улицы шел человек. Он был художник, работал оформителем в местном театрике, и звали его Митя. Род его деятельности подразумевал частые ночные бдения, творческие кризисы и размышления о вечном, когда совпадали по времени первые два пункта.
Эта ночь была как раз из таких. Правда, вышеперечисленные обстоятельства не мешали Мите внимательно оглядывать городские виды, в которых наверняка могло скрываться вдохновение. Его заинтересовал огромный рекламный щит, вознесшийся в высоту на толстых подпорках. Это была социальная пропаганда. Рядом с исполинским ликом губернатора красовался слоган: «Третье тысячелетие – время мира, добра, согласия». Но удивительным было не это странное утверждение, а то, что главе области было придано поразительное сходство с Христом-Спасителем. Рекламный щит доходчиво разъяснял гражданам, что губернатор считает своим долгом обеспечить следующее тысячелетие миром и любовью и сделает для этого все возможное. Даже позволит себя распять, если нужно.
Несколько минут Митя стоял с задранной головой, а затем его внимание привлек громкий журчащий звук. Под одним из столбов, держащих щит, он увидел самого настоящего осла, который безмятежно облегчался. Около тумбы со столбом уже натекла порядочная лужа, а процесс все никак не кончался. Животное было некрупное – от холки до копыт не больше метра, и откуда в нем взялся столь большой запас жизненных сил, было непонятно. Да и вообще, откуда в городе явно беспризорный осел? Никакой упряжи, никаких ремней. Сбежал из зоопарка? Пока Митя размышлял, надо ли проявить инициативу и отвести беглеца в милицию или же просто сделать вид, что ничего необычного в гуляющем по городу осле нет, журчание прекратилось. Животное, свесив голову набок, оглядывало его хитрющим взглядом маленького хулигана, который знает, что его действия ненаказуемы и даже поощряемы. Рассмотрев Митю хорошенько, ослик вдруг мотнул головой в сторону рекламной подпорки и снова уставил на него плутоватые глаза. Митя расценил этот жест как приглашение присоединиться к поливке асфальта вокруг щита.
В этот момент он понял, до чего несправедливы люди к ослам, издревле считающимся эмблемой глупости и безмозглости. Никак нельзя было ожидать от этого создания столь чудовищно циничного поступка, каким являлось осквернение городской святыни и приглашение случайного свидетеля к пособничеству. Уже один только этот факт мог свидетельствовать о наличии у осла недюжинного ума и аналитических способностей, необходимых для совершения подобных действий.
Митя подошел к ослу поближе, провел рукой по его шерстистой спине и сказал укоризненно:
– Фу, как не стыдно. О чем ты только думал, дуралей? Здесь все-таки люди ходят. Что же мне с тобой делать? Может, скажешь?
Вместо ответа ослик двинулся вперед по улице, еще раз мотнув головой и махнув на прощанье хвостом. Тихий и неспешный перестук копыт был заглушен проехавшей мимо машиной. Чуть помедлив, Митя направился вслед за беспризорником, уверенный в том, что правил дорожного движения тот, конечно, не знает и может попасть в неприятную историю.
Но далеко идти не пришлось. Пролетевшая мимо минутой раньше легковая машина вернулась на заднем ходу и резко затормозила возле пешеходов. Из нее поспешно вылез кавказец. Одет он был в черную фрачную пару с галстуком-бабочкой. С громким восторженным воплем кавказец шлепнулся перед ослом на колени, обнял его морду и, всхлипывая, уткнулся лбом в загривок животного. Несколько секунд длилась немая сцена, потом Митя услышал, как в ухо ослу полились нежно-укоризненные слова. Он не понимал языка, но в общем смысл был ясен: ослик удрал именно от этого сумасшедшего. Еще бы: мало кто из нормальных людей, а уж тем более беззащитных осликов способен долго выдерживать подобный эмоциональный террор. Митя успел сообразить, что сейчас этот террор с ураганной силой обрушится и на него самого и лучше бы поскорее унести отсюда ноги. Но было поздно. Кавказец вскочил и бросился ему на шею с криком и сильным кавказским акцентом:
– Дарагой ты мой челавек! Па гроб жизни! Нэ прэдставляешь, что ты для меня сделал. Как мне тебя благадарить, скажи, дарагой? Ты вернул мне мою жизнь, солнце снова светит для меня, когда я патирял уже и надежду. Сандро, свет маего сэрдца. – Он снова кинулся обнимать ослика, задумчиво изучавшего трещину в асфальте. – Как нам с тобой благадарить нашего спасителя? Мальчик мой, как я рад тебя снова видеть, зачем ты ушел от меня – разве не знаешь ты, что я умру без тебя, да? Ненаглядный мой, дай я тебя расцелую!
Облобызавшись со счастливо отыскавшейся потерей, кавказец вдруг побежал к машине. Открыв багажник, вытащил большой клетчатый чемодан и несколько мгновений постоял, решаясь на что-то. Затем, устранив все сомнения словами «А! Для друга ничего не жалко!», подошел с чемоданом к Мите и уронил багаж у его ног:
– Вот! Это тебе, дарагой! От меня подарок. Очень ценный! От Абрамки мне достался. От души дарю – ты меня от смерти спас, век нэ забуду!
Растерявшись от неожиданного демарша, Митя начал что-то бормотать, отказываясь от незаслуженного и обременительного подарка. Но кавказец был неумолим. В его глазах чемодан обладал большой ценностью и, наверное, был очень дорог ему как светлое напоминание о каком-то Абрамке, и Митя своим отказом наносил ему страшное оскорбление.
– Бери, дарагой! Нэ пажалеешь. Нэ вазмешь – сильно меня абидишь. Бери, друг! – Кавказец силой всунул чемодан в его руку. Мите не оставалось ничего другого, как схватить подарок, чтобы не уронить себе на ноги – чемодан весил прилично. Растерявшись еще больше (что там может быть?), Митя остолбенело смотрел, как кавказец надевает на шею ослу ремень, прицепляет к нему поводок и садится за руль своего авто. На прощанье он махнул рукой и снабдил Митю дополнительными сведениями о чемодане:
– Я тебе честно скажу, генацвале дарагой! Мнэ он уже нэ нужен. Уезжаю. Далеко уезжаю. А тебе пригодится. – Машина медленно тронулась вперед. Ослик уныло поплелся вместе с ней. – Прощай, друг, буду вспоминать тебя всю жизнь. Да будут благословенны тысячу раз твои дни, твой дом, твои дети и дети твоих детей!
Машина отъехала уже на порядочное расстояние, когда до Мити донеслось:
