Возвращение сказки
Объяснительная записка Дмитрия Глуховского
К какому жанру литературы отнести книги «Вселенной Метро 2033»? Вроде бы это фантастика – но такая антинаучная, что все ревнители классической фантастики непременно возмущаются, когда читают эти романы. Правильно и официально жанр называется «постъядер»: описание постъядерного – то есть послеатомного апокалипсиса – мира.
Почему же у этого крохотного ответвления фантастики или фэнтези – столько читателей? Я задал этот вопрос себе и тут же понял, что знаю ответ. Секрет в том, что романы «Вселенной Метро 2033» на самом деле – новые сказки.
Нет ничего зазорного и постыдного ни в том, чтобы читать сказки, ни в том, чтобы их писать. Сказка – первая литература, с которой мы сталкиваемся в своей жизни, – сначала слушая ее, потом – читая самостоятельно.
Сказки превращают наш скучный мир в волшебный, раздвигают его границы и размывают грани реальности. Они позволяют каждому мальчику и мужчине ощутить себя настоящим героем, спасителем, рыцарем в сияющем доспехе, а каждой девочке и каждой женщине – на время погружения в книгу превратиться в прекрасную принцессу – желанную и недоступную. Когда мы вырастаем, верить в сказки становится как-то глупо, вроде как не по положению, а читать их – неудобно. И только когда мы начинаем читать сказки вслух уже собственным детям, мы открываем их для себя заново. Верить в детские сказки мы уже не можем, и это мешает погружению в них. Но желание заново пережить хотя бы немножко то, что мы когда-то испытывали, слушая сказку на ночь, остается с нами на всю жизнь.
Так вот. Романы серии «Вселенная Метро 2033» – настоящие сказки, только для взрослых. Одно допущение: случилась ядерная война, радиация породила чудовищ, а мир снова стал диким и неисследованным. И все: мы готовы в это поверить снова.
Вселенная Метро – это вроде бы наш, узнаваемый мир. Наши города – Москва, Петербург, Ростов, Киев, а теперь – в романе Сергея Москвина «Увидеть солнце» – еще и Новосибирск. Но это мир, измененный мрачным волшебством. Населенный чудищами, полный опасностей, непригодный для обитания.
В этом мире нельзя путешествовать автостопом и летать в Турцию в отпуск. Каждый шаг за ограду своей деревни или за кордоны родной станции метро может обернуться рискованным приключением и даже смертью. В этом мире каждый из нас вынужден превратиться в героя, чтобы сражаться или умереть. И, в отличие от нашей тихой жизни, в нем все чувства всегда накалены до предела. Получается, что именно там, в сказке, во Вселенной Метро, жизнь – настоящая, а наша обыденная жизнь в сравнении с ней – скучна и сера.
Сергей Москвин в своем эпосе «Увидеть солнце» рассказывает нам именно такую сказку – мрачную, страшную, взрослую. Читаешь ее запоем, верить не хочется – а веришь. И быстро забываешь, что это – сказка.
Потому что случись что – так все и будет.
Дмитрий Глуховский
Пепельно-серое небо в черных росчерках сажи равнодушно взирало с высоты на руины разрушенного города, выжженного пламенем атомного пожара. Всего каких-то два десятилетия назад – ничтожный срок по историческим и геологическим меркам – и небо, и город под ним были совсем другими. В городе бурлила жизнь. Каждый день на его улицы выходили толпы людей, а на дорогах выстраивались бесконечные вереницы автомобилей. Парки, школьные дворы, парковочные и детские площадки, тротуары и уличные переходы наполнялись многоголосым гулом. А внизу, под землей, яркие нарядные вагоны стремительных метропоездов разносили десятки тысяч пассажиров в разные части города по линиям метро. По ночам, особенно ближе к рассвету, жизнь в городе затихала, но никогда, ни на одно мгновение не останавливалась совсем. Дневные толпы спешащих на работу и возвращающихся домой людей сменяли шумные, зачастую подвыпившие компании. Темноту расцвечивали яркие неоновые вывески ночных клубов и работающих до утра баров, кафе и ресторанов, многометровые плазменные рекламные панно. А над этим переплетением артерий жизни простиралось бескрайнее небо: черное ночью, золотисто-розовое на рассвете, багрово-алое на закате и бледно– или ярко-голубое ясным солнечным днем. Порой небо затягивалось молочно-белыми облаками, а иногда лиловыми тучами, из которых в зависимости от времени года на город проливался дождь или валил густой с тяжелыми рыхлыми хлопьями снег.
Но в один день все изменилось. Город, вмещающий более полутора миллионов жителей, исчез с лица земли, как сотни и тысячи других городков и мегаполисов по всему миру. В одно мгновение населяющие их люди превратились в пар, в развеянный огненным вихрем радиоактивный пепел. Лишь немногие сумели спастись, укрывшись от испепеляющего жара бушевавших на поверхности ядерных взрывов в подземных казематах. В самом крупном городе Сибири, в долине реки Обь, спаслись лишь несколько тысяч человек. Они пережили катастрофу в городском метро. Первые дни, месяцы и даже годы они еще продолжали надеяться, что мир когда-нибудь снова станет таким, как прежде, – таким, каким они его знали. Но выбирающиеся на поверхность смельчаки – те немногие, которым посчастливилось вернуться назад, рассказывали только о хмуром неприветливом небе, потерявшем извечную свою голубизну, и о мрачных развалинах города, заселенных кошмарными чудовищами. Уходили годы, а вместе с ними и питающая людей надежда.
Для переживших катастрофу жителей Новосибирска их новым миром стало метро. Они превратили бывшие станции в города-крепости и дали им новые названия, которые подходили для теперешней жестокой жизни. Но за два десятилетия, минувшие с момента катастрофы, люди так и не смогли вернуть привычный уклад жизни. Будущего не было; оставалось думать о прошлом. И жители Новосиба жили утраченным, бесконечно вспоминая потерянный мир и исчезнувших навсегда близких.
Одних это приводило в отчаяние, у других пробуждало тоску, у третьих – неукротимую жажду мести.
Вынырнувший из подземного перехода старик был из числа последних.
Старик тяжело закашлялся и, оттянув нижний край резиновой маски своего изношенного противогаза, выплюнул под ноги вязкий сгусток крови. За последний месяц он уже три раза выбирался на поверхность. Схваченная им в прошлый раз доза радиации почти наверняка была смертельной, но старика это не пугало. Он не собирался возвращаться назад. Он боялся только одного – умереть прежде, чем успеет выполнить задуманное.
