Музей закрывается. Думаете, это так просто? Нет. Это настоящее таинство: дождаться пока уйдут сотрудники, пройтись по всем залам, кабинетам, хозяйственным помещениям и закуткам, закрыть все, что не закрыто, выключить все, что не выключено, проверить и поставить на сигнализацию.
Сегодня эта честь выпала Нине Николаевне Оленевой, искусствоведу по образованию, музейной хранительнице по должности и экскурсоводу по совместительству, милой молодой двадцатишестилетней девушке. Она сидела у себя в кабинете, закрыв глаза и откинувшись в кресле, и ждала, когда все покинут здание.
Вот тяжелые, но быстрые шаги Оксаны Григорьевны – директора, женщины дородной, строгой и справедливой.
А это шаги Эльвиры Евгеньевны Мирной. Шпильки в пятнадцать сантиметров цокали по плиткам пола уверенно, по-хозяйски.
Эля приоткрыла дверь в кабинет Ниночки. В проеме показалась упакованная брюнетка, тюнингованная от кончиков темных волос до педикюра в прорезях босоножек. Скривив идеальный носик и сверкнув черными очами, она презрительно бросила: «Не забудь сигнализацию включить, курица! Вот ведь ни кожи, ни рожи, а такого мужика отхватила. Что он в тебе нашел?» – и громко хлопнула дверью. Ну да, по сравнению с этой мисс вселенной у скромного музейного хранителя вместо двух девяносто было от силы два по семьдесят, зато талия была как у осы. Гордость Нины – густые волнистые русые волосы до попы. Но после того, как муж приобрел привычку таскать ее за косы, она постоянно делала невнятную гульку.
В кабинет заглянула Мира:
– Тебя подождать? Могу подвезти.
– Нет, не надо. Мне еще в магазин.
Несмотря на почти одинаковые имена: Эльвира и Эльмира, девушки были совершенно разные. Мира в пику своей фамилии – Злобина, была божьим одуваном: маленькая, подвижная, с беленькими кучеряшками и огромными голубыми глазами, она производила впечатление глупой птички. И только посвященные знали, что это лучший сисадмин города.
Эльмира Иосифовна Злобина за год работы в музее так и осталась непонятным субъектом для Нины. Невероятно любопытна, просто до умопомрачения. Иногда казалось, что она и в компьютерщики пошла потому, что через Интернет можно узнать все про всех. Настораживала ее способность подходить практически бесшумно. Иногда казалось, что утром, когда шаги сотрудников были узнаваемы в предрабочей тишине, это белокурое чудо крадется, задерживаясь и прислушиваясь у каждой двери.
Странно, что у музейной хранительницы чувство опасности вызывала хрупкая белокурая фея с чистым взглядом огромных глаз. Нина ругала себя за подозрительность, тем более, что сисадмин всегда была доброжелательна, улыбчива, в редкое свободное время таскалась за экскурсоводами и экскурсантами, кивая и поддакивая во время рассказа. Это было довольно забавно, а иногда и полезно, когда группа была сложная, неконтактная.
Наконец, собралась домой и смотритель, а по совместительству гардеробщица – Олимпиада Ивановна Валова, для всех добрая бабушка, рядом с которой можно погреться. Она тоже была любопытна, но ее способ добычи информации отличался от Миркиного умением разговаривать. Именно у этого члена музейного коллектива аккумулировались все сплетни города. Наверное, поэтому Ниночка никогда не делилась своим наболевшим с бабой Липой, и все, что та знала, было почерпнуто у третьих лиц.
Одним словом, в этом коллективе девушка чувствовала себя одиноко, впрочем, как и везде уже целых пять лет, с тех пор, как умерла бабушка. Одинока, несмотря на свой двухлетний замужний статус.
За окном затихала жизнь маленького городка. Ниночка любила тишину, которая здесь, в храме истории, была волшебной, густой с оттенками шепотков, шорохов и тихой чуть слышной музыки: тиканьем часов, далекой заоконной жизнью города, шелестом истории, гулкими шагами в пустынных залах, скрипом старого паркета. Можно было потрогать мягкие обивки и ажурно вырезанные статуэтки и представлять себя знатной дамой в шелках и бриллиантах. Можно было даже присесть на обитую бархатом банкетку и коснуться пожелтевших клавиш кабинетного рояля.
Вместо забитой, запуганной маленькой неудачницы в зале кружилась красивая изящная аристократка, стройная, с длинной шеей и худенькими плечами – так видела себя она сама в массивных старинных зеркалах. Бабушка говорила, что у Нинель аристократическая тонкая кость. Поэтому в зале с настоящей усадебной мебелью и атрибутами светской жизни музейная хранительница чувствовала себя королевой.
Единственным новоделом в экспозиции была бабушкина скатерть. Музейная хранительница сама постелила ее на комод начала ХХ века, поскольку сверху сыпалась штукатурка. Теперь посетители восхищались не только старинной мебелью, но и цветочной вышивкой по всему периметру. Не модной – крестом, а великолепной гладью. Переливы оттенков, аккуратные стежки – просто невозможно пройти мимо! Ниночка прикасалась, закрывала глаза и представляла свою бабушку молоденькой девушкой, склонившейся над пяльцами.
Бабуля запомнилась маленькой и сгорбленной с белыми длинными волосами, подобранными в гульку, со строгим взглядом и редкой улыбкой одобрения. Именно такой она осталась на фотографии, в кабинете Нины. Уже пять лет, как ее нет, но в голове внучки часто звучал строгий голос, дающий едкие комментарии на все Ниночкины глупости и промахи. А ей так хотелось слов одобрения, поддержки. Во всяком случае, Алексея в качестве мужа эта суровая старушка никогда бы не одобрила.
В наследство от бабушки осталась квартира в центре города, нынешнее место жительства семьи Оленевых, и домик в деревне, куда Нина вот уже пять лет не могла съездить – сначала было сложно морально, а сейчас – физически: транспорт туда не ходил, а нанять машину слишком дорого. Леша такие траты никогда бы не одобрил. Сама Нина на права сдать не пыталась – чувствовала себя в салоне любого автотранспортного средства плохо, особенно на заднем сидении: начинала задыхаться. В детстве с родителями она попала в аварию и единственная выжила. Папа умер на месте, а мама – по дороге в больницу. Пятилетняя девочка выжила чудом – ни одной царапины. Заботу о сиротинке взяла на себя бабушка Оля, властная, авторитарная, она самозабвенно любила свою единственную внучку. Почти всю жизнь бабушка прожила в деревне Долгое, расположенной среди сосновых лесов на берегу красивейшего глубокого озера с темной, как чай, водой. Даже воздух там был волшебный – чистый, целебный.
