У Кати не выходило из головы, как я управлялась с двумя маленькими детьми без поддержки близких и еще и работала в первую смену в школе. Я не делилась с ней информацией, и ее недоброжелательный мозг порождал одну бредовую идею за другой. «В этот раз ей не удастся отвертеться от моих вопросов», – думала она про себя, украшая праздничный стол ко Дню всех святых.
В квартире, где они жили с мужем уже четыре года, большой комнатой считалась только кухня. Когда-то светлая и оборудованная современной утварью, она медленно превращалась в неопрятную кладовую с каплями жира от приготовленной еды на стене. Духовой шкаф, немытый, наверное, в течение года, был покрыт толстым слоем ржавчины, а посудомоечная машина была заляпана светло-розовыми каплями. На балконе порядка не было. Там небрежно в одну свалку были сброшены военные пайки, наспех награбленные ее мужем, камуфляжные рюкзаки стопкой, сложенные в углу, накрывали собой валяющиеся огнетушители. Форточка в панорамном окне была приоткрыта, и свежий запах влажной травы проникал в окно, раздражая Катю. Она не любила эту мерзкую погоду и никак не могла понять, почему я перебралась жить вместе с Риком на Север, где постоянно холодно и идут дожди.
Она очень часто сравнивала себя со мной. Она искала нашу с ней схожесть и наши с ней отличия. Сила, движимая ею, не могла успокоиться и смириться с тем, что я могла жить намного лучше нее. Ей никак не давал покоя тот факт, что я могу себе позволить отправиться с мужем в отпуск и с легкостью решать организационные вопросы доставки багажа и ухода за моими маленьким детьми. Кате с мужем приятно было думать обо мне как о недостойном человеке, которому в этой жизни достался не самым справедливым способом красавец муж и его деньги.
– Зачем мы едем туда? – спросила тихо я.
Заветный поворот показался вдали, и я ощутила обжигающий прилив жара внутри себя. «Мы дома», – пробежало быстро в голове у меня. Целый год меня здесь не было. Я вглядывалась в каждый магазин, в каждый проулок, в каждое лицо прохожего в надежде увидеть перемены. Но пустые отсутствующие глаза горожан проплывали мимо, а переулки и магазинчики исчезали, теряясь в моей памяти навсегда. У меня больше не было того блеска в глазах, с которым я всегда приезжала в родные края. Больше не было той ностальгии по этим переулочкам и неосознанным взглядам горожан. Они так никогда и не поймут основной смысл жизни. А он вообще возникал этот вопрос в их головах? Я думаю, что нет, иначе я бы не встретила Марию с головой, опущенной в унитаз Катей, не встретила бы Нину, избитую подругой Кати в десятом классе, и, наконец, я не встретила бы себя, нагло выставленную из машины мужа Кати.
Я больше не ощущала это место своей Родиной, это было проклятое место, в котором я не смогла найти места для себя. Зачем я еду опять туда, где мне никто не рад, да еще в день рождения моей маленькой Софи. Зачем я еду туда, откуда меня вытеснили, оторвали и выбросили, словно старое покрывало? Наверное, я еду туда из-за уважения к своему мужу. Как тикающие старинные часы, у меня отбивало в голове желание не навредить им, однако последние роды дали о себе знать. Теперь мне стало сложнее убеждать себя дать им еще один шанс. Почему после стольких попыток наладить общение с братом мужа и его женой ничего не получалось? Я не знала, зачем люди очерняют других людей. Мне неоднократно хотелось сказать Леше: «Оглянись вокруг. Кругом живут такие же нормальные люди, как и вы, которые хотят просто жить. Нельзя наговаривать на людей и поступать подло с теми, кто тебе никогда не желал зла». Но он не был таковым. Он считал, что я ему желаю зла. Так всегда бредят суеверные люди. Они считают, что их беды начинаются с кого-то, но на самом деле являются самым сильным источник негативного воздействия на других.
Машина остановилась напротив пятиэтажного дома, и я вспомнила, как впервые переступила порог их дома. Не то чтобы я интересовалась их жизнью, на самом деле они мне были всегда безразличны, и, наверное, именно это безразличие к их несчастным судьба вызывало у них столь агрессивное и фанатичное поведение. Мы поднялись на четвертый этаж. В руках у меня был огромный медовый торт, наспех приготовленный мной, который так любили теперь уже мои новые друзья, живущие в моем теле. Дверь открыла подруги Кати, Лиля, мило улыбнувшись Софи и Рику, а потом мне и Александре, она жестом предложила нам войти.
– Нам предложили делить один шкафчик на двоих в садике с нашими соседями, так мы согласились. Это хорошо, что мы знакомы с этими людьми, – говорила Кати мягко и мелодично. Она очень часто заводила разговор о садиках и о своей дочери, пытаясь показать, как там у них все плохо. Она была такой же, как и Леша – суеверной фанатичкой.
По словам Кати, ее дочери не нравилось ходить в садик, хотя мне она неоднократно говорила, что ей нравится. Даже в отпуск, когда они уезжают, возвращаясь, они говорят, как там было плохо. То унитаз не тот, то обслуживающий персонал не выполняет их просьбы, то развлечений мало. Но самой эпичной была история, которую рассказывал нам Леша о своей жене. С ней он не хотел иметь ничего общего. Она плохая домохозяйка, не умеющая ничего готовить и содержащая квартиру в грязи. А еще он рассказывал своим друзьям, что сидит с дочерью, в то время как его жена пропадает в телефоне. Я знала обратную историю. Его жена вовсе не пропадала в телефоне, а работала там. Его фанатизм достиг апогея, когда он рассказал своим друзьям и знакомым, что какая-то бабка нагадала ему, что я навела на них всех порчу, включая и своего мужа, и теперь они все несчастны, что не могут заработать достаточно денег для удовлетворения всех их фанатичных потребностей.
