Манифест 25 января, возвещающий скорую коронацию нашего Государя, произвел довольно сильное впечатление на общественное мнение Европы и подал повод к оживленным газетным толкам. Почти три года сряду упражнялись там в скорбных причитаниях нашей «болезни насмерть», многие совсем было пропели России отходную… и вдруг – словно она восстала от мертвых! Как мало было искренности в соболезновании, так же мало ее и в привете, с которым встречается это наше будто бы воскресение. В нем звучит худо скрытая нота испуга и некоторой досады на собственную несообразительность. «Это не мы, эти сами же русские и их публицисты виноваты, – оправдывается раздосадованная „Кельнская Газета“. – Это они натвердили, что Россия чуть не разваливается, что внутри ее гнездится подтачивающий ее червь, что „положение наше отчаянное“, что „дальше так продолжаться не может“ – и пр., и пр.; как же было им не поверить?»… И вот, прежнее оскорбительное сожаление или даже презрение к России быстро сменяется теперь оскорбительным же, преувеличенным страхом. Страх русской силы, вместе с ненавистью, снова растет в Европе… Такова доля нашей постоянно оболганной, оклеветанной, ни чужими, ни своими не зяаемой, не понимаемой России!.. Ссылка немецкой газеты на русских публицистов известного пошиба вполне справедлива, но мы примем их под защиту. Упрека в злом умысле они не заслуживают: они только злые невежды, еще больше, чем сами иностранцы, потому именно, что воображают себя знающими и, в рабстве своего духа, менее свободны от условных западноевропейских точек зрения и критических мерил, чем сама она, Европа, госпожа и хозяйка их убогого, подражательного мышления. Впрочем, не к одним русским публицистам должны относиться эти слова, а едва ли не к большей части нашей так называемой «интеллигенции», не исключая и наделенной властью… Читатели «Руси» знают, сколько раз в течение двух лет приходилось ей противодействовать, по мере своих сил, этому лживому представлению о русском недуге и русской слабости. Сколько раз приходилось ей напоминать, что не в народе, не «внутри России гнездится подтачивающий ее червь», а снаружи, на поверхности, – что, напротив, в груди России, – «как тайна жизни невидим», Сокрыт, безвестен и могуч, по выражению русского вещего поэта, бежит и бьет неиссякаемый ключ силы духовной и жизненной, которым жива и живуча Россия, – которого, однако, не признает, которым пренебрегает наша кичливая «интеллигенция», который умышленно и неумышленно засоряется извне, загромождается сверху камнями и земляными глыбами, но который – мы верим – своротит когда-нибудь камни, пробьется сквозь все верхние наслоения и потечет величаво-мирным, мощным потоком… Если и из своих не многие еще способны понять и признать эту стихию внутренней жизненной силы, то чего же требовать от иностранцев? И надо ли удивляться, что и тем и другим она до сих пор непонятна, до сих пор представляется чем-то в роде чудовищного сфинкса?.. Мы же лично никогда особенно не восторгались и не обольщались внешнею мощью России, но никогда особенно и не смущались тою ее экономическою немощью, над которою такие обильные и, по правде сказать, дешевые слезы проливают наши «экономисты», – имя же оным у нас легион (кто теперь не сидит верхом на «статистике» и «политической экономии», полагая в цифрах лишь «всех загадок разрешенье и разрешенье всех задач»!). Вовсе не так грозна и сильна Россия, но и не так слаба, какою она мерещится Западу и нашим западникам, т. е. не там именно ее мощь и не там ее слабость, где они их полагают, сражаясь с призраками мнимой силы и мнимого бессилия.
Впрочем, по части средств ослабления России, если не всегда прямое сознание, то инстинкт Запада руководит им довольно верно. Одно из самых надежных средств ослабления, это, без сомнения, обезличение в смысле национальном, – это подрыв той нравственной народной «самобытности», которая как бельмо в глазу нашим псевдолибералам и которая сидит в коренной основе русского социального и политического строя. Вызвать Россию на отречение от себя самой, сдвинуть ее с ее исторического пути, усвоить ее вполне, не только по внешности, – но и со всеми глубинами народного духа, западной цивилизации, вот – представляется Западу – наилучший способ, вовсе не для того, чтоб вызвать Россию к высшей плодотворной, культурной жизни, но чтоб обезвредить ее природную силу, поработить ее себе духовно и нравственно. Он было совсем обнадежился, судя по наружным признакам, что цель его уже наполовину достигнута, и вдруг – смутилась его надежда. С недавних пор стало чудиться ему (и, может быть, не напрасно), что в России действительно, не в шутку просыпается самосознание, что оно, хотя и медленно, все растет да растет и, споспешествуемое событиями, грозит исхитить у Запада его добычу, освободить – чего доброго – самую правящую среду из духовного плена… Если Россия не развалилась, не ослабла от тех внутренних затруднений, которые многие в Европе уже величали революционным кризисом, и, напротив, возвращается к жизни и деятельности, то теперь более чем когда-либо нужно, с точки зрения наших европейских друзей, заклясть в ней возрождение ее национальной духовной стихии. Но как заклясть? Кулаком «российского Геркулеса» не испугаешь, – но есть другой способ устрашения, или «интимидации» – нравственный. Можно застыдить его, например, его собственным варварством, необразованностью, отсталостью, избытком его грубой материальной силы и самым тем страхом, который он внушает культурному миру.
Это средство действует, по крайней мере действовало до сих пор наверняка. «Российский Геркулес», как известно, препростодушен и презастенчив; он действительно способен конфузиться от собственной богатырской мощи и до такой степени боялся до сих пор упреков в необтесанности и необразованности, что ничего так не желал, как придать себе турнюру иностранного денди с модной картинки, и с прелюбезной улыбкой давал себя обирать – не только не защищаясь, но еще благодаря за деликатное обращение. К такому средству интимидации, путем возбуждения ложного стыда, именно теперь и прибегают иностранные, преимущественно немецкие, как австрийские, так и германские, публицисты. После первых смущенных приветствий, обращенных к России по поводу манифеста о коронации, «Кельнская Газета» разразилась статьей, внушенной ее петербургским корреспондентом, где, возвещая о том, национальном, будто бы, направлении, которое имеет возобладать в русской державе при новом, т. е. настоящем царствований, – газета выставляет Россию каким-то страшным чудовищем, которое должно восстановить у себя времена татарщины, обрушиться на Европу и погубить в ней всякую культуру и цивилизацию. Одним словом – новое нашествие гуннов. При этом не обходится, конечно, и без намеков на нашу газету: «Это возвращение к татарщине и есть возвращение „домой!“», – говорит «Kolnische Zeitung», цитуя выражение «Руси» и тем напоминая столь знакомые нам фельетоны псевдолиберальных русских газет! Но, клича клич о крайней для Европы необходимости принять меры к самозащите, западноевропейские публицисты, хоть и не прочь пригрозить России войною, предпочитают, однако же, иное средство для предупреждения того внутреннего ее роста, которого так боятся. «Единственный консервативный интерес, которым Европа сопричастна России, – говорит официозный орган венгерского правительства „Pester Lloyd“, – состоит в том, чтобы она, Россия, была втеснена или двинута (gedrangt) на путь иного образа правления (Regierungsform), такого, который был бы достоин Европы»… А «Кельнская Газета» даже не без сочувствия помещает на своих столбцах, в виде корреспонденции из Петербурга, содержание, а отчасти и выписки из какого-то объявления, декларации или «меморандума исполнительного комитета русской революционной партии». Меморандум этот, может быть, и подложный, а может быть, и нет, так как русских «революционеров» гуляет по белому свету немало; но во всяком случае он носит характер полного правдоподобия, потому что вполне бессмыслен.
