Чем меньше слов, тем больше будет чувства.
У. Шекспир «Сон в летнюю ночь»
Беззаботная, уверенная в своих действиях букашка торопливо перебирала лапками, преодолевая одно препятствие за другим. Позади остались тощая трухлявая береза, еще крепенькая прошлогодняя шишка, мятый дырявый целлофановый пакет, влажная кучка желто-коричневых еловых иголок, изогнутая шершавая ветка рябины, увешанная дождевыми каплями, острые копья-травинки и многое другое. Масса впечатлений! К тому же можно гордиться собой: путь долгий, тернистый – не каждый справится. К сожалению, холодно и сыро. Летом, конечно, будет полегче, а пока – май месяц.
Букашка спустилась к земле, обогнула молоденький дубок, пробежала по пожухлым листьям, взобралась на стебелек, спрыгнула и… ощутила под лапками тепло. Неведомая гигантская сила подняла ее вверх, затем опустила, вновь подняла и опять опустила.
Что это?
Привычные запахи леса мгновенно улетучились, теперь пахло чем-то другим: терпким, удушливым и странным… Запаниковав, букашка сначала попятилась, а затем, мечтая поскорее миновать опасный участок пути, рванула вперед, но мощный поток горячего воздуха подхватил ее и отшвырнул обратно – к молоденькому дубку.
«Я лечу!» – автоматически подумала букашка, надеясь приземлиться на сочный зеленый лист или целлофановый пакет, но только не на прошлогоднюю шишку!..
Глеб очнулся от продолжительной щекотки. Такое ощущение, будто глупое многоногое насекомое залезло в нос и, недолго думая, твердо решило пробраться к мозгу (и плевать этой скотине, что дороги туда нет!). Шумно выдохнув, не двигаясь, Глеб открыл глаза, перевел взгляд с сухого лишайника на пучок травы и мысленно выругался. Он уже давно не удивлялся – на небе и на земле не осталось ничего нового, – но реальность все же заставила брови приподняться, а в голове пронеслась быстрая цепочка слов: «Нет, нет… мы так не договаривались…»
Глеб лежал на земле, ровно дыша, прижавшись щекой к влажным листьям, с раскинутыми руками и ногами (морская звезда, да и только), а кругом шумел лес, ползали букашки, плели паутину пауки, жужжали мухи, перекрикивались птицы… Осознав это, уловив ноющую боль в онемевшей шее и пульсирующем ухе, Глеб перевернулся на спину, согнул правую ногу и прищурился. Вековые сосны, устремляющиеся к облакам и солнцу, хранили молчание, их совершенно не интересовало, откуда в их лесу появился человек, что ему нужно и какое у него настроение. А настроение у человека было паршивое, и если бы не слабость, поселившаяся в каждом позвонке, он бы резко встал и с удовольствием витиевато и многократно проклял бы каждый куст в округе.
– Что вы со мной сделали?! – крикнул Глеб в небо. – Какого черта?! Эй! Вы меня слышите?! – Вопросы не обрели форму, не взлетели и не устремились к адресату, в воздухе от них не осталось даже полупрозрачного облачка. Осторожно поднявшись, растерев шею и поморщившись, Глеб осмотрелся и добавил тихо, но с долей злости: – Без сомнения, слышите и, безусловно, радуетесь…
Поддав ногой корягу, он схватился за поясницу, согнулся, выпрямился и неожиданно почувствовал себя лучше: перестали рябить деревья, звуки уже не казались столь болезненно-оглушительными, и непослушное тело теперь не качало из стороны в сторону.
– «Пять минут – полет нормальный», – прокомментировал Глеб и посмотрел на пыльную зеленую бутылку, валяющуюся рядом со старым пнем. Да, он бы сейчас выпил чего-нибудь крепкого, согревающего и съел бы хороший кусок мяса, обсыпанный черным молотым перцем. С хлебом. – Узнаю грешную землю, – с иронией произнес Глеб, небрежно стряхнул с рукава серой рубашки прилипшую грязь, расстегнул пуговицы и с удовлетворением обнаружил на себе любимую черную футболку. – Так-то лучше, хотя от теплого свитера я бы сейчас не отказался…
Не имело значения, в какую сторону идти: объяснение происходящего найдет его и в поле, и в болоте, и на дороге, которая, возможно отыщется в самое ближайшее время. Глеб глянул налево, направо и прислушался, но уже не к неутомимой природе, а к себе. Улыбка тронула губы, глаза блеснули: что ж, он по крайней мере не безоружен…
Рука сама потянулась к заднему карману джинсов – Глеб достал паспорт и банковскую карточку.
– Какого лешего?.. – тихо произнес он и присвистнул. Что бы это значило? Он же здесь ненадолго, правда? Максимум три дня, а дальше – как обычно: вперед и с песней! Но паспорт, карточка… Глеб убрал и то и другое обратно в карман, потер заросший подбородок, поднял голову и крикнул: – Каюсь, был не прав, погорячился! Долго мне еще торчать в этих джунглях?!
Он вовсе не ожидал ответа; к тому же ситуация начинала забавлять, даже любопытно стало: сколько ему придется таскаться по лесу и «думать над своим поведением»? Память прекрасно сохранила все недавние события, но разве кто-нибудь мечтает что-то исправить?
«Уж точно не я».
Глеб развел руками, хлопнул ладонями по бедрам, осмотрелся в последний раз и медленно двинулся в сторону сосен. Темно-русые волосы находились в беспорядке, борода устрашала, широкая мятая рубашка болталась, зато черные потертые джинсы сидели идеально. Грязь на них хотя и присутствовала, но была незаметна.
«Какого лешего, говоришь? Похоже, я и есть леший», – самодовольно улыбнулся Глеб, сорвал листок с куста, сунул в рот, разжевал, выплюнул и поморщился:
– Отрава.
«Вроде становится ясно, зачем паспорт… Чтобы лет через сто многоуважаемые археологи смогли опознать мои жалкие останки. Глеб Андреевич Трофимов. Бесславно скончался в дремучем лесу в возрасте тридцати девяти лет в… А вот тут неувязочка выйдет. В каком же году я помер? Голову сломаете, братцы!»
Глеб хохотнул, взял левее, споткнулся о корень, торчащий из земли, чертыхнулся и продолжил путь.
«Природа… Цветы, березки… Каждая хрень на своем месте… Красота!»
Шум в ушах то появлялся, то исчезал, от него хотелось отмахнуться, как от назойливой мухи, однако Глеб не обращал особого внимания на помеху – у него обострялись зрение и чутье, а это куда важнее. Вспыхнувший азарт уже шел с ним в ногу: подгонял, дразнил, волновал, заставлял щуриться и выискивать следы человека. Пустая бутылка – это хорошо, но лучше бы обнаружить дорогу или для начала тропу. Узкую, извилистую, истоптанную…
Глеб миновал плотные заросли орешника, проигнорировал ветку, хлестнувшую по щеке, поднял руки и пролез сквозь несколько рядов больших и маленьких елок. Он прошел около трех километров и только тогда, вновь испытывая короткие приступы злости и раздражения, увидел дом.
– О! – изрек Глеб, остановился, сунул руки в карманы и, будто скульптор, изучающий свое творение, наклонил голову набок. – Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом. – Но дом не подпрыгнул, не подхватил фундамент, точно барышня юбки, и не изменил своего положения. – Какая жалость. Избушка, похоже, глухая. Эй, подруга, перед-то у тебя нормальный есть?! Хотя с таким задом – вряд ли…
