«Дрожащие ресницы отбрасывают разорванные кружева на серовато-голубые лица. Шальные огоньки беспрестанно мечутся в этой вибрирующей темноте, дотрагиваясь то до одного кокетливо обнаженного плеча, то до другого. Воздух? Вы можете забыть о нем, вам незачем больше дышать, ведь вы уже пересекли заветную черту. Нирвана, экстаз, всё здесь – ангелы, святые, Будды и Кришны, кто угодно на выбор. Но только не вера. Веру ищете в своем сердце, а в этом храме нет веры, но есть упоительное забвение и заблуждение. Они излечат вас в одночасье от любого сердечного недуга. И как только вы потеряете себя, вы наконец почувствуете, что являетесь крошечной частичкой гигантской Вселенной, благословенными детьми божьими.
При свете дня мы забываем о том, кто мы есть, мы теряем связь с мнимой реальностью, с головой погружаясь в будничную – истинную. Ночью же мы забываемся, и находим нечто большее, чем материальный мир. Вещи теряют свою форму, а вместе с ней и свое предназначение. Наступает время идей, припоминания истоков сознания, раскрепощения бессознательного. Наши ноги отрываются от земли, и мы уносимся в поднебесье. Прощайте, неоплаченные счета, долги по кредитам и разбитые автомобили. Мы возносимся над вами, чтобы обрести свободу от плоти. Все ощущения сливаются в один могучий поток, который уносит нас далеко-далеко.
Мы обращаемся в дым, а дым – в пепел. Пепел разносится ветром во все уголки мира, где мы хотели бы побывать. И тут приходит музыка. Она всегда появляется внезапно, застает нас врасплох, заставляет забыть о том, что мы лишены тел, лишены всех конечностей, и мы начинаем танцевать. Кажется, что в такт колебаниям звуковых волн движется сама наша душа, но это лишь очередное заблуждение. Души есть только у людей, а мы с вами переросли человеческую сущность, вышли за ее чувственные пределы. Теперь мы бесплотные духи ночи, точно светлячки, роящиеся за невидимой оболочкой стекла.
Неоновые искры пляшут в зеркале чьих-то глаз, и я растворяюсь в их отражении. Образы окружают меня со всех сторон, напирая, надвигаясь стеной, сбивая меня с ног. Кто я в этой толчее? И тут я как будто смотрю на себя со стороны: белый кролик с багровыми влажно блестящими глазами-бусинками в ликующей толпе охотников. Я пытаюсь увернуться от жадно протянутых рук, но то и дело цепляюсь за чьи-то тонкие пальцы. Еще один отчаянный рывок, и я оказываюсь на свободе.
Я жадно хватаю воздух ртом, и моя грудная клетка оживает. Ее движения вторят гулкому бою часов в моей голове. Я вижу, как впереди разверзается черная дыра – огромная кроличья нора, поглощающая пространство. Один прыжок – и я лечу по спирали все ниже, и ниже, и ниже. Я понимаю, что удар никогда не произойдет, и я больше никогда не коснусь ногами земли, ведь конца нет. Его нет».
– «Конца нет» – ты это читала, Лина, дорогая? Только твой дружок Артур мог подобное написать. Оказывается, он и вправду псих. А я-то до последнего надеялся, что он просто прикидывается больным, – едко подметил ничем не примечательный мужчина средних лет по имени Джо Линчер. Затем он яростно скомкал вырванный из записной книжки листок бумаги и нацелился на мусорную корзину, стоящую у самого окна, под столом.
– Прекрати, Джо! Успокойся, пожалуйста, и брось эти штучки. Я прекрасно понимаю, что ты не в восторге от моего… общения с этим юношей, но его сочинения тут ни при чем, – спокойно, но твердо возразила Анджелина, глядя мужчине прямо в глаза.
– Так уж и быть. Подавись этими бреднями, раз уж они тебе так дороги. Прочитала бы хоть раз в жизни приличную книжку, тогда бы не стала хранить эту галиматью как зеницу ока, – слегка умерив свой пыл, но по-прежнему сквозь зубы, проговорил Джо со всей возможной небрежностью, бросая помятый листок к ногам уже не юной, но по-прежнему прекрасной рыжеволосой женщины, лежащей на кровати.
– А сам-то ты можешь похвастаться таким достижением? – иронично изогнув тонкую бровь, осведомилась Анджелина, натягивая повыше белоснежное гостиничное одеяло.
– Это не меняет сути дела, – пробурчал себе под нос мужчина, тяжело опускаясь на кровать рядом с женщиной.
– За ответом в карман не полезешь, – усмехнулась Анджелина. -Ну что же, пускай так. Иди ко мне, – едва слышно позвала она Джо, нежно дотрагиваясь до его плеча.
– Разве можно на тебя долго сердиться? – умиротворенно промолвил мужчина, придвигаясь к женщине и заключая ее в свои объятия. -И нравятся тебе эти мерзкие отели. В них же не чувствуешь себя человеком. Сколько я уже зову тебя переехать ко мне домой? Хоть и не дворец, но все же свой угол – делаешь, что хочешь, и не боишься, что потом придется кому-то возмещать ущерб, – продолжил Джо.
– А я тебе уже не раз объясняла, что мне так удобнее. Ни от кого не зависишь, надоест жить в одном отеле – можно тут же переехать в другой, да и уборкой заниматься не нужно, горничные все делают за тебя. Рай, а не место, для женщины, – все с той же ироничной улыбкой на губах отозвалась Анджелина.
– Все это я уже слышал, – вздохнул Джо, поглаживая огненные пряди женщины,
склонившей голову ему на плечо.
– И услышишь еще раз, если опять задашь тот же вопрос, – ловко парировала она.
– Я все надеюсь, что ты переменишь свое мнение, – словно оправдываясь, проговорил он.
– Хоть я и не люблю рушить чужие надежды, но в этом случае могу сказать точно: мое решение окончательное, поэтому не стоит больше мучить подобными вопросами ни себя, ни меня, – спокойно ответила Лина. – А теперь давай спать. Мне осталась всего пара часов, а потом опять вставать и собираться на работу.
– Ну и работенка же у тебя, врагу не пожелаешь. Все нормальные люди спят по ночам, а не поют в клубах, – неразборчиво пробурчал Джо, постепенно проваливаясь в сон.
– Тогда выходит, что я ненормальная. Зачем тебе такая? – промолвила женщина,
понижая голос до шепота и закрывая глаза.
Едва ее веки сомкнулись, как перед внутренним взором Анджелины предстала знакомая картина: задымленный, тускло освещенный зал клуба и ее собственный силуэт на маленькой сцене в лучах единственного прожектора. Белый свет ослепляет ее, она не может разглядеть ни единого лица своих покорных слушателей – все они выглядят как горстка расплывчатых теней, парящих в облаках сигаретного дыма прямо перед краем ее комического постамента. Откуда-то из-за спины доносятся робкие звуки фортепьяно, тонущие в густом мраке помещения, и она начинает петь.
Ее сердце замирает, словно каждый вечер она появляется перед своей непритязательной публикой впервые. Опять она представляет, как стоит обнаженная на глазах у сотни людей, а они шныряют своими алчными взглядами по каждому сантиметру ее беззащитной плоти.
