Ярко-оранжевый диск светила скромно выглядывал из-за кривоватой кромки леса, осторожно лаская животворящим теплом деревенские сады.
– Кху…ар…ра…ку, – противно заорал навстречу солнцу на окраине Ольман то ли на курином, то ли на индюшачьем старый ободранный петух, выдернув на мгновение из забытья, дремавшего на переднем сиденье майора в засаленном кителе.
Густой аромат расцветающих абрикосов приятно убаюкивал не желавшего возвращаться из сладкой дремы старшего участкового, умудрившегося отключиться, пока водитель довез его из районной больницы к месту происшествия.
– Приехали, – сообщил старшина, специально резко нажав на тормоза служебного автомобиля, чтобы его пассажир наконец-то соизволил проснуться.
Майор резко открыл налитые кровью глаза, и в который раз пожалел, что не стал агрономом…
Когда оперативный дежурный позвонил ему в три часа ночи и сообщил, что необходимо срочно подниматься и ехать разбираться по обстоятельствам травмирования Васьки Вечорко, которого местные называли за глаза Танцором, Вениамин Стрибульский решил, что тот в очередной раз налакался самогонки и упал с трактора либо пьяный опять танцевал возле магазина так, что его прихватила эпилепсия.
«К врачу ее свозить, что ли?», – закончив разговор с дежуркой, подумал Вениамин, переваливаясь через натужно храпящую жену.
«Или отдать кому… в хорошие руки?», – мелькнула у него мысль, пока он рассматривал, занимавшие большую часть двухспальной кровати, телеса своей Ангелины.
Спустя несколько минут, затраченных Вениамином на составление прогнозов развития альтернативных событий и оценку возможных рисков, тот пришел к выводу, что без бабы, хоть и старой, и очень часто нудной, в хозяйстве не обойтись. Он тяжело вздохнул и, стараясь не скрипеть служебными туфлями, вышел во двор встречать дежурную машину.
Через полчаса, сидя в реанимации у больничной постели, Вениамин растерянно рассматривал истыканное пластиковыми трубками худосочное тело Васьки и лихорадочно пытался сообразить, как правильно написать на бумаге фразу без использования нецензурных слов.
Наконец-то в голове у него что-то щелкнуло, и он с облегчением вывел:
– «О том, что у меня отсутствует половой орган, я узнал только от врача».
Довольный собой Стрибульский пробежал глазами по последнему предложению и продолжил «колоть» потерпевшего, который еще не совсем отошел от наркоза.
– Кто тебе хозяйство отрезал? Баба твоя? – нахмурил брови Вениамин, повысив голос.
– Т…с…с… – тут же болотной гадюкой зашипела на него дежурная медсестра, поправляя простынь на скукоженной бабушке, сипевшей в противоположном углу палаты аппаратом искусственной вентиляции легких.
– Не помню я…я…я… – жалобно простонал Васька.
– Что случилось? Говори! – шепотом негодующе захрипел старший участковый. – Какую-то бабу в дом притащил, так тебе Валька хозяйство и обкромсала?
– Нет не она… – заскулил, иссушенный циррозом мужичок, когда-то считавшийся в Ольманах завидным женихом.
– А кто? Ты же не помнишь ничего! – увеличил децибелы Вениамин.
– Тс…с…с… – недовольно скривила злое лицо медсестра.
– Не помню я, – выдохнул бедолага. – Помню, что пил возле магазина с Петро, потом с Кучерявым, потом танцевал возле клуба, а потом… я уже в больнице.
– Васька, смотри у меня, – набычился Вениамин, поднимаясь с больничного стула. – Сядет твоя Валька за членовредительство, сядешь и ты за дачу ложных показаний, – пообещал на прощание Стрибульский, направляясь к выходу из палаты.
Теперь, сидя в машине, он с ненавистью таращился на своих подчиненных – капитана Сеньку Вайтеховича, непосредственно обслуживавшего деревню Ольманы, и младшего участкового прапорщика Храпицкого Егора, которого перевели к нему на участок из патрульной службы совсем недавно, как только тот заочно закончил Полесский университет.
Судя по доносившимся голосам, они проводили допрос с пристрастием Валентины – жены Танцора, которая, сидя на завалинке возле выцветшей желтой стены их перекошенного дома, тихонько плакала, уткнувшись лицом в свои исковерканные тяжелой многолетней работой ладони.
Вениамин обреченно вздохнул и, придерживая живот, вывалился из машины, оставив дверь открытой. Стараясь не шуметь, тихонечко зашел во двор и осторожно направился к коллегам.
– За что, ты, ему женилку отрезала? Говори! – сурово чеканя каждое слово, вопрошал Сенька.
– Ничего я ему не резала, – не отрывая лица от мокрых ладоней со скрюченными артрозом пальцами, отвечала женщина. – Он пришел вчера поздно вечером пьяный, как свинья, и упал в лужу за хлевом. Там и остался спать.
– А чего ты его в дом не затащила? – сменив суровый тон на сочувствие, спросил Вайтехович, играя, как обычно, в одно лицо одновременно роль и «плохого», и «хорошего» следователя. – Он же мог в той луже захлебнуться.
– И пускай! Пускай бы захлебнулся! – подняла голову Валентина, лицо которой еще сохраняло остатки поблекшей красоты. – Всю жизнь мне испоганил. Как взобрался двадцать пять лет назад на шею ко мне, так и не слазит.
– Записывай, – радостно потирая ладони, обратился капитан к прапорщику: – «Желала своему мужу смерти».
– Гхау, – неуверенно подал голос худой молодой кобелек, сидевший на цепи недалеко от хлева, завидев крадущегося Стрибульского.
– Здорово, Андреич, – обернувшись, поздоровался с ним капитан.
– Здравия желаю, – вытянулся Егор
– Что тут у вас? – откинув конспирацию, недовольно поинтересовался Вениамин.
– В отказе, – доложил Сенька. – Вся кухня и сени в крови, а она не признается.
– Орудие преступления обнаружили?
– Вот, – с гордостью достал капитан из кармана брюк прозрачный полиэтиленовый пакет с маникюрными ножничками.
– Этим она ему, что ли… чиканула? – с сомнением спросил Вениамин.
– Ничего я ему не делала, – вздохнула Валентина. Затем выдержала не большую паузу и продолжила: – Проснулась я… около трех часов ночи от шума во дворе. Смотрю – в хлеву свет горит. Подумала, что он из лужи вылез и туда спать пошел. Тут двери в сенях открываются, и он заходит белый как смерть… за мотню руками держится. Штаны мокрые насквозь… Присмотрелась – а у него между пальцев кровь просачивается. Уложила я его на лавку, портки сняла, а там все в кровищи. Я как смогла, ему там водой промыла и скорую вызвала.
– Хочешь сказать, что это не ты ему хозяйство обкорнала? – подозрительно прищурился старший участковый.
– Не я.
– А почему ножнички в крови? – принялся трясти перед ее глазами полиэтиленовым пакетиком Сенька.
– Ржавчина это, – ответила женщина. – Не знаю даже, где ты их нашел. Я их уже лет пять, как не видела. Думала, что тот аспид пропил.
– Экспертиза разберется, – пряча пакетик в карман брюк, важно надул губы Вайтехович.