Ваш Бог – маленький эгоистичный мальчик
Выплюнь, и всё закончится.
Каждый год я проезжаю мимо одних и тех же кладбищ. Я вижу, как они разрастаются всё быстрее и быстрее. Однажды вся Земля превратится в планету-кладбище. Эви знала, что этим всё закончится, поэтому вероломно лишила себя жизни. Ну ещё потому что крепко сидела на игле. Уж лучше умереть от собственных рук, чем в луже собственных соплей и блевотины.
Я скучаю по ней, каждую грёбанную минуту своей жизни. Си не такой. Он дистанцируется. Я вижу это в его пустом взгляде. Он убегает, делая вид, что ничего не произошло. Будто всегда всё так и было, как сейчас. Иногда меня это дико бесит. Когда я смотрю в его стеклянные глаза. Хочется взять мальчишку за волосы и размазать это смазливое лицо по стене. Но я обещал Эви, что больше никогда не подниму руку на своих детей.
Из меня вышел никудышный отец. Потому что я сам вырос безотцовщиной. Он создал нас, выбросил в это жалкое подобие мира и пропал. Дистанцировался. Наверное, Си унаследовал это у него. Привычку убегать. А что осталось нам, его детям? Утопать в грехах, которым даже ещё не придумали названий. И жизнь получила продолжение в результате инцеста. Поэтому вам не суждено уподобиться вашему Господу, вы плоды кровосмешения. Вас бы назвали уродами, но в этом мире больше никого нет.
Вы скажите, что я слишком высокомерен и будете правы. Эви была не такой. И это ещё одна из причин, по которой её нет с нами. Под «нами» я, конечно, имею в виду себя и нашего сына. Не вас всех. Хотя вы тоже в какой-то степени её дети. Сколько раз я просил её махнуть на вас рукой, просто забыть и жить дальше. Сколько раз она обещала так и сделать, но только врала мне в глаза. Слишком поздно я понял, что её невозможно исправить. Эви всегда беспокоилась о вашей дальнейшей судьбе. И знаете, где она теперь? Вот и я не знаю. Ручаюсь только за то, что её остатки гниют в деревянном ящике в шести футах под землёй. Эви тоже стала жителем будущей планеты-кладбища. Если встретитесь с ней раньше меня, передайте мой привет.
Всё началось в тот вечер, когда я остался один. Совсем один. Я даже не подозревал, куда Эви могла запропаститься. Её похитили Сатана со своими приятелями Змеем и Белиалом. Она никогда не рассказывала, какой ужас ей пришлось пережить за несколько дней, проведённых в плену у этих подонков. А может её искалеченный разум всё это время блокировал те воспоминания. Похитители долго насиловали Эви и посадили на иглу. Сатана вырвал ей все ногти, отрезал сосок на одной груди, а затем вырезал свой знак на её спине и сжёг ступни. Оставшуюся часть жизни ходить она могла только через боль, едва сдерживая слёзы. Впрочем, порой Эви заглушала боль наркотой. Избавиться от зависимости ей так и не удалось. Вдоволь наигравшись с жертвой, Сатана отдал её своим дружкам. Подлый Змей, неспособный добиться чего-либо своими силами, отыгрался на ней по полной, оставив на память жуткий шрам от своих зубов между шеей и плечом. И только Белиал не тронул Эви даже пальцем. Он получал удовольствие просто наблюдая за происходящим. Плотские утехи его не заводили.
Меня же ослепил эгоизм, который я не перестаю проклинать по сей день. Я чувствовал себя брошенным и занимался лишь тем, что жалел себя. Потом было бескрайнее серо-зелёное поле под пасмурным небом. Не знаю как, но я нашёл её посреди этого мрачного моря травы. Эти мрази бросили её там, голую, изувеченную, затраханную до бессилия и одуревшую от наркоты.
Мы пытались уехать, убежать как можно дальше. Но всё было бессмысленно, потому что это осталось в ней навсегда. Пережитый кошмар отравил душу Эви, а дерьмо в шприцах – её тело. Я и сам чувствовал себя падшим. Будто и меня изнасиловали, просто я не сразу это понял. Меня изнасиловали, эгоизм, гордыня и жалось к себе. Я пал даже ниже Эви, хотя это она нарушила самый строгий запрет, прекрасная зная о последствиях. Но того дерева, под которым она поддалась искушению, больше нет. Я сжёг его дотла.
Мы бежали, из города в город, из страны в страну. Нигде не задерживались дольше двух дней, постоянно меняли имена. Мы будто бежали от чудовищ, но всегда были ими окружены. Так прошёл почти год. И нам пришлось остановиться. Эви была на девятом месяце, а перспектива родить на безлюдной трассе в сотне миль от цивилизации совсем не радовала. Мы укрылись на брошенной ферме в одной из датских деревень. Пусть и дырявая, но хоть какая-то крыша над головой.
По слухам, двадцать лет назад эта ферма принадлежала семейке каннибалов. Они извели треть населения родной деревни. Когда остальные жители узнали об этом, фермеров-людоедов линчевали на их собственном поле, за домом. Не пощадили даже младших детей, которым было не более шести лет. Эта земля пропитана кровью и страданиями. Но мы не верим в призраков.
Роды были тяжелыми, ребёнок появился на свет спустя сорок два часа после начала схваток. Наш первенец родился в холодную дождливую ночь. Его первый крик был такой громкий и омерзительный, что в первую очередь мне хотелось заткнуть ему рот и оставить так, пока он не задохнётся. Сейчас я думаю, что это было бы правильно, но в ту ночь сдержался.
И знаете, что сделала Эви, впервые встав на ноги после родов? Пустила по вене новую дозу. Сколько раз я находил и выбрасывал это дерьмо, но она всегда доставала новое. Не знаю, где Эви могла так хорошо его прятать. Отрезвев после очередного прихода, она вдруг вспомнила, что недавно стала матерью. С той поры я реже ловил её со шприцом в руках. Каждый раз она обещала мне, что завяжет совсем, но так и не сделала этого.
С грудным ребёнком на руках в пути нелегко, поэтому мы решили остаться на этой ферме. Со временем так и прижились. Я привёл в порядок дом и начал возделывать прилегающие к нему поля. Земля оказалась весьма плодородной. Правда, я то и дело натыкался на человеческие кости и осколки черепов. Может, они принадлежали бывшим хозяевам фермы, а может их жертвам. Местные жители перезахоронили не всех, кто был тут когда-то закопан. В остальном же жизнь на ферме была неплоха, если не брать во внимание наркозависимость Эви и садистские наклонности нашего сына.
Как-то раз, когда ему было семь лет, Каин встретил у дороги бродячую дворнягу. Оголодавшая собачонка была готова довериться любому, кто предложит ей поесть. Мальчик приманил её куском хлеба. Пока дворняжка пережёвывала чёрствую корку, он сломал ей позвоночник одним резким и мощным ударом арматуры. К своему несчастью собака умерла не сразу. Наш сын оттащил её на задний двор. Там он перевязал ей пасть изолентой, выколол оба глаза и отрезал одно ухо. Бедная собака долго скулила, пока мальчик медленно кромсал её перочинным ножиком. На закате она, наконец, испустила дух. Я надеялся, что Каин хотя бы похоронил её где-нибудь в овраге, но паршивец бросил изуродованное тело в муравейник недалеко от фермы. День за днём он наблюдал, как муравьи медленно пожирают дохлую тушку. Когда я её нашёл, от собаки остались кости, обтянутые высохшей шкурой.