Вчера мне приснился Бог. Я не подумал спросить его о смысле жизни. Страшно осознавать, но я даже забыл узнать его имя. Он походил на светскую версию лесничего. В затертом, но чистом кафтане, в идеально выглаженных брюках и абсолютно босой. Идеально подстриженная борода и заботливо нанесенный тональный крем, скрывающий морщины на лбу и синеву под глазами.
Меня интересовало только одно. Стремясь надышаться на 3 предложения вперед, я вздохнул как на смертном одре и выкрикнул: – Линда будет жить? Это ведь неправильно, ей всего 13 лет, я всего раз взял ее с собой на рыбалку, я не сказал ей что…
Он одернул мою речь своим усталым, пристальным взглядом. Кивнул куда-то за мою спину и будто бы скуля, опустив глаза, резко выдохнул. Так делают только дети перед тем, как разреветься. Пожалуй, это закономерность работает и на Богах.
Но мне было не дано это увидеть. Форточка с грохотом открылась внутрь комнаты, уронив на пол весь мусор что я усердно копил на подоконнике. Следом зазвонил будильник. Подпрыгнув с кровати, я начал судорожно искать источник звука, я не сразу вспомнил извечное место пребывания небольших объектов, которые ты имел неосторожность оставить на спинке мягкой мебели. Вытащив телефон из промежности кресла, я судорожно полез смотреть пропущенные звонки. Я был рад что среди 33 пропущенных звонков коллекторов не было номера Ольги Алексеевной. Если она не звонила, значит без ухудшений. Все врачи в этом плане тактичные, и не звонят без самого острого повода.
Начинается новый трудовой день, если трудом вообще можно назвать те попытки притворяться писателем, которыми я и озадачен последние 3 года. Искусство спрятано внутри всех нас, и мы обязаны найти форму, которой сможем дать ему жизнь. Мое же спрятано искусно и наверняка, оно просто не желает быть найдено. Так искусно, что отыскать его проблески в моих работах не смог бы никто на свете, даже перестань я писать в стол. Никто… кроме Линды. В моменты, когда я, сгорбившись, бубнил свое чтиво себе под нос, в надежде что она не услышит всей фальши моих героев и не разберет тривиальность моих историй, ее взгляд был преисполнен сопереживания каждой букве моего романа, каждому его звуку.
Сегодня я решил отправиться в парк, по которому мы часто гуляли с Линдой, до того, как ее болезнь приговорила нас к постельному режиму. Этот день такой мрачный, что не сулит ничего кроме дождя. Я полез на антресоль, поглядеть не завалялось ли там зонта.
Мы переехали в эту квартиру 5 лет назад, однако до сих пор не разобрали хлам, запрятанный на антресолях предыдущей хозяйкой. Практичные советские местечки для схрона нажитого – завсегдатаи периферийных Питерских хрущевок. Никто, даже их хозяева, до конца не знают, что в них хранится. Эдакие выручай-комнаты не магического функционала. Я даже не удивился, когда зонт там все же обнаружил. А вот что оказалось удивительным, так это логотип британской рок-группы конца нулевых. Открыв его, я получил залп трупов тараканов и засохшей моли прям в лицо, однако этими сюрпризами зонт не ограничился. На пол упала фотокарточка, из совсем недавнего прошлого. На ней счастливый и полный сил я и здоровая, жизнерадостная Линда. А еще на ней была Мишель… Прошел год как она бросила нас, в погоне за меркантильными и мерзкими желаниями. Она всегда была эгоисткой. Взбалмошной, самолюбивой и невероятно жадной до благ, даруемых богатством и успехом. Не одному, даже самому старому и грубому толстосуму не пришлось бы долго уговаривать ее поехать с ним куда угодно. Она всегда была такой, но я наделся что наши отношения ее остепенили. Мы купили квартиру, у нас появилась Линда, бурная молодость уже далеко и к чему вновь нырять в ее пороки!? Треклятый зонт, наверное, оставил кто-то из ее бесчисленных ухажеров. Эта мерзость умудрялась водить их прямо сюда.
Скомкав фотографию, я бросил ее в карман с единой мыслью, швырнуть ее в самую зловонную и загаженную мусорку что встречу. С зонтом же я решил распорядится чуть практичнее и применить по назначению. Выйдя из подъезда, я с надеждой смотрел на грозовые тучи. Надеждой на то, что разразятся небеса и сокрушительным зарядом энергии снесут Мишель и все что ее окружает. А после, разверзнутся и божественным светом зальют палату моей Линды, благословив ее на долгую и счастливую жизнь. Но гром не грянул. Тусклый свет начал пробиваться сквозь тучи, хороня мои надежды на ветхозаветный ливень.
