Начмед дивизии
Владимир Озерянин
І. Начало длинного и трудного периода в службе.
см. ФОТО: Первые дни в новой должности.
«В качестве „языка“ в плен лучше всего брать начмеда дивизии. Он перемещается без охраны, а является носителем информации ничуть не меньше, чем командир дивизии или начальник штаба, потому как постоянно присутствует на всех совещаниях, построениях…» Это, якобы, из полевого Устава армии США.
Итак, второй мой круг, совершенный по восходящей спирали, замкнулся. Такое редко бывает, но я дважды прошел по одним и тем же местам службы, только теперь на более высоком уровне. Напомню читателю, как это было. Первый раз в 299 полк пришел младшим врачом полка. Через пять лет вернулся туда же старшим врачом, то есть начмедом полка.
Первый раз в медбат пришел врачом, хоть и заштатным, но ходил дежурным по приемному отделению. Был участником коллектива батальона. Второй раз пришел в этот же батальон пусть и ненадолго, но его командиром.
Первый раз в штаб дивизии пришел рядовым врачом, сотрудником санитарно-эпидемиологической лаборатории, которая в то время по штату была в штабе дивизии. И вот теперь прихожу в этот же штаб начальником всей медицинской службы соединения.
Прием кабинета, сейфа и папок – дело несложное. Это не батальон с его массой заморочек. С учетом того, что длительное время исполнял обязанности в этой должности по всевозможным предыдущим точкам службы в Ереване, Баку, Фергане, то в отличии от командирской должности, где у меня практического опыта не было вообще, здесь чувствовал себя более-менее комфортно, хотя прямо физически с первых минут ощутил груз ответственности. Как – никак, за спиной жизнь и здоровье многих тысяч людей. А советская«халява» закончилась уже более двух лет назад.
Это мои предшественники в этом кабинете могли с утра и до вечера играть в шахматы с сослуживцами из других кабинетов, на коньяк. Потом поздним вечером говорить: – До завтра, сейф!, закрывая его, заползать в служебную машину и ехать спокойно дрыхнуть. На них работала огромная махина советского ВПК. Врачебный персонал денно и нощно клепался в медицинской академии и пяти отдельных военных факультетах. Плюс, все желающие после гражданских институтов могли прийти на службу. Это только в Советской Армии мой предшественник подполковник Гребенюк, мог заказать с пьяных глаз, четырех выпускников академии и меня в том числе, а потом не знать, куда их девать, потому что, как оказалось, что мы здесь лишние. И ему за это никто и плохого слова не сказал. Наоборот, через год после этого казуса, он еще занял и кресло начмеда ВДВ СССР.
Это в их времена медицинское имущество, техника и аппаратура по заказу, как по мановению волшебной палочки, полнокровным потоком шли в дивизию эшелонами. Их не знали куда девать и как списывать. Этого имущества было столько, что начальник медицинского снабжения дивизии капитан Кошельман, в период разброда и шатания возил продавать его аж в «братскую» Румынию, тряся мотней по базарам Галаца, Браила и Констанцы.
Это в те «плохие совковые» времена мои начальники даже никогда не слышали такого словосочетания, как дефицит топлива для медицинской техники. Или отсутствие на ходу санитарной машины вообще, потому что нет запасных деталей, чтобы хоть как – то поддерживать рухлядь на ходу.
Теперь же мне надо заглядывать в глаза всякому мерзавцу с медицинским дипломом в надежде, что он выразит согласие на службу в моем подчинении, скрипя зубами соглашаться на все их требования и условия, потому что оно, видите ли, мнит себя великим терапевтом или травматологом. И подавай ему сразу же должность начальника отделения в медбате или госпитале. При намеке же на то, что у нас так принято, чтобы все врачи сначала узнали, как и чем пахнет солдатская портянка, у них возникают судороги и кровная обида на всю жизнь. То есть я о том, что в полк или бригаду никого из завербованных эскулапов заставить пойти служить невозможно.
С медснабженим полный крах. Осталось только то, что не успел продать Кошельман. Приходится скрывать от больных о том, что мы выдаем им просроченный анальгин, аспирин и колем инъекции древним пенициллином. А то, что нам теперь выдают из одесских складов, это жалкие крохи, в сравнении с бывшим снабжением.
Бывали случаи, когда за «тампоны» (купоны) из своего жалкого денежного содержания заправлял санитарную машину бензином, чтобы доставить больного из полка-бригады в медбат, потому что поставленные комдивом Бабичем прапорщики на распределение горючего и те жалкие крохи, которые официально выделялись, зажали так, что для службы уже ничего не оставалось. То же самое и с ремонтом техники, запасные части растворялись неведомо где. Зампотехи жирели, они вдруг стали уважаемыми людьми среди аборигенов.
Вот в таких условиях и пришлось начинать службу в новой должности. И во времена советские и после смены власти, да и сейчас, любой «курковый» офицер скажет, что у медиков не служба, а малина. Что мы, по сравнению с ними, вообще ничем не занимаемся, и ни за что не отвечаем. Им, конечно, виднее. Хотя бы потому, что мы всегда в их подчинении. А служба подчиненного в глазах командира и начальника всегда «легче», чем у него самого. Повторюсь, может быть в какой – то степени так и было в «тяжелые советские» времена. Убил бы того либерального гада, кто придумал и обозвал советские времена, совковыми.
Итак, занимаю свой новый кабинет. Находился он без изменений вот уже много лет в одном и том же месте штаба. Еще каких – то неполных семь лет назад, в лейтенантском обличье, с трепетом стоял у этой двери, боясь постучать. Теперь открываю ее своим ключом и без всякого стука. Прямо напротив двери – рабочий стол, слева от него – сейф. Справа в углу – книжный шкаф, слева второй такой же. Справа от двери – стол и стул секретарши. За этим столиком восседает «бабушка» лет за пятьдесят. Наследство от предыдущего начальника. Будучи комбатом, видел ее пару раз, но не удосужился даже познакомиться.
Поэтому сейчас приходится наверстывать упущенное. Знакомимся. Оказывается, женщина в этом кабинете работает типа, на добровольных началах. По штату она числится в ракетно-артиллерийской службе. Сюда предшественник уговорил ее приходить печатать необходимые бумаги при случае, но бабке здесь так понравилось, что на мое предложение вернуться туда, где она по штату, сильно обиделась. Мне нужна была здесь сотрудница, которая во – первых, со знанием нужного теперь украинского языка, что для Бессарабии было в то время проблемой. Во вторых, чтобы она была в кабинете постоянно, не отлучаясь. Потому, как моя работа, увы, не кабинетная. Мобильных-сотовых тогда еще и в помине не было, а кому -то нужно было быть постоянно на связи. Принимать информацию и отвечать на звонки. Эту проблему решил быстро. Через неделю за столиком восседала дама, на которую, по крайней мере, было не противно посмотреть.
