Я сидела на мокром асфальте, в голове стоял гул, похожий на оживленную магистраль, вокруг безлюдно, лишь фонари освещали едва заметные в темноте проулки между кирпичных домов. Мне было абсолютно плевать на промокшую насквозь одежду и изнуряющую дрожь во всем теле.
Она крепко впилась в мой правый локоть, смотрела прямо в душу. Багровая жидкость, пульсируя, сочилась из свежей раны, глаза залились кровью и слезами, подбородок непроизвольно дрожал, ее тело переставало слушаться, становилось тяжелей.
– Пожалуйста, останься со мной! Я не хочу умереть здесь одна. Не уходи! – шептал слабый голос, полный отчаяния.
Жертва была готова провести последние минуты наедине со своим убийцей. Можно только догадываться, о чем она думала в тот момент, когда ее жизнь утекала под проливным дождем куда-то далеко по сточным канавам. Уже слишком поздно искать ответы, которые могут ранить еще сильнее. Я не могла сдвинуться с места, словно кто-то прижимал меня к ней. Глаза закрывались, не подчиняясь ее воле. Кажется, она сдалась. Бороться дальше больше не в ее силах.
Мысли, которые посещают мою без того забитую голову, настолько навязчиво гудят, словно проедают все мои воспоминания из детства. Если ты милый малыш с кучей недостатков, а тебя все равно любят, значит, тебе повезло. Только не стоит воспринимать так, будто весь мир крутится вокруг тебя. Рано или поздно тебя могут сломать, уничтожить в тебе себя.
Я росла в семье с высокими моральными принципами. Мой отец полковник, его жизнь проходила под грифом секретности. А мать не питала пустых надежд, давно смирилась с ролью непризнанной художницы. Мы жили в небольшом городке Кануэль на тупиковой улице, там, где горы кажутся выше, а дома похожи на спичечные коробки, аккуратно выложенные рядами. Ничем не приметные, с одинаково угловатыми крышами, просторными террасами перед домом и зелеными лужайками. Мама любила тишину, молчание стен успокаивало ее, а меня, совсем наоборот, тишина угнетала своей пустотой. Скрип старого паркета от редких шагов, звуки воды, стекающей по мраморной раковине, дребезжание посуды и ветер, врывавшийся в распахнутые окна, разносивший запахи с кухни по всему дому до самого чердака, напоминали о том, что здесь по-прежнему кипит жизнь.
Отец отлично играл свою роль примерного семьянина. К моему большому сожалению, лишь только я знала его настоящим. Порой он совершал поступки, которым не было оправдания. Жестокие и непредсказуемые. В шесть лет он учил меня плавать, столкнув с лодки на середине озера Лин. Солнце остро припекало открытые участки на коже, находясь в зените, вокруг ни души. Леденящая дрожь коснулась каждого волоска на теле, охватив мозг паническим страхом. Казалось, время остановилось, прокручивая последние воспоминания, занявшие все пространство в моей голове. Не чувствуя дна под ногами, я словно погрузилась в ледяной колодец. Первые пару минут я испуганно барахталась, путаясь маленькими ручками в грязной тине, прилично нахлебавшись воды. Цепляясь за жизнь, я боролась со страхом утонуть, усердно разгребая ледяную воду. Не знаю как, мне удалось выбраться на берег. В один момент наивный и беззащитный ребенок, живший глубоко внутри, умер навсегда. Помню, как больно жгло горло, а тело словно мне не принадлежало, рухнуло на раскаленный песок. Я простила ему и это, крепко держа свой язык за зубами. А может, чувство страха было моим прощением?
Пытаясь вычеркнуть прошлое, оборачиваясь назад, бродя по осколкам, вновь и вновь наступая на глубоко кровоточащие раны, мы часто цепляемся за наши самые худшие воспоминания. Так случилось и со мной. В тот день солнце просто ослепляло, не видно было ни дорог, ни густых аллей в парке, ничего, прищурив глаза, приходилось смотреть себе под ноги, пока глаза не привыкнут к яркому солнечному свету. Тогда-то я и нашла своего Рыжика под водостоком соседского дома, так звали моего котенка, которого осмелилась принести в дом маленькая девочка. Он ослаб от голода, прижимался к моей груди и пищал тонким, еле слышным голосом. Папа уехал в очередную командировку, и мама разрешила его оставить на время, пока не отыщет для него новый дом. За это время я сильно привязалась к нему, а когда вернулся отец, он позвал меня к себе и сказал: «Аисса, тащи ведро с водой». Почему я сразу не задалась вопросом, зачем ведро? Ах, если бы я знала, что у него в голове. Хотя что могла бы изменить маленькая девчонка? Ему помешать? Ну, это вряд ли. Он, крепко сжимая в руке беззащитный комочек шерсти, не колеблясь опустил его в воду, сильно стиснув свой тяжелый кулак, триумфально наслаждаясь убийством. Его глаза горели, в них было что-то пугающее. Тогда впервые я ощутила раздирающую ненависть к нему. Мама, утирая мне слезы, сказала: «Такова воля твоего отца, милая, ничего не поделаешь. Смирись и иди в свою комнату». Я впервые почувствовала, как предает меня и она, перечеркнув все хорошее и переступив ту черту доброты, которая в ней когда-то была. Поднявшись наверх, я глотала слезы, сидя в своей комнате, свесив ноги с подоконника. Это были мои минуты отчаяния, в которых вся моя боль выходила наружу через слезы.
– Эй! Ты что задумала, глупая? – закричал мне белобрысый мальчишка, живший неподалеку от нашего дома, постоянно что-то жующий, часто неопрятный и босоногий. Таким я его запомнила навсегда.
– Почему это я глупая? Я просто тут сижу, – недовольно отозвался мой голос на его замечание.
– Мне показалось, ты хочешь прыгнуть. Меня Раян зовут. – Он принялся взбираться по забору ко мне на крышу, карабкаясь так ловко, что через пару секунд оказался рядом.
– Я Аисса. Кажется, ваша семья недавно сюда переехала? – переключившись на его историю, я забыла обо всем, презирая жалость к самой себе. Он сильно переживал, часто перебирая ногами в воздухе. Его жизнь вовсе не была похожа на мою. С рождения он жил в детском доме, что произошло с родителями, он не знал. Потом мальчика усыновили, и ему, конечно же, хотелось, чтобы новая семья его полюбила, но этого так и не произошло. Благодаря программе усыновления его приемная семья получила кучу привилегий, одним из минусов этой программы был он сам. Хоть мы и отличались друг от друга и порой громко спорили, не желая уступать, с того самого дня мы были неразлучны, открыты и чисты, еще не слишком битые судьбой.
