Ранние приходы Вильгельма меня давно перестали удивлять. Полшестого утра. Он сидит на диванчике в моей гостиной, в руках большая белая щётка для бороды с пчёлами. Он высокого роста, тощ, коротко брит, красноватая мягкая опрятная борода. Весело блестит стёклами дорогущих очков с тончайшей изящной резной оправой. «Мне удалось уговорить Лиибе и Микиса прийти к тебе», – он явно доволен. «Отлично. Сейчас чай заварю, и попьем, и познакомимся», – я иду на кухню, наливаю чай и с четырьмя чашками возвращаюсь в гостиную. Они уже там.
Микис сам себя считает говорящей мышью. Однако от мыши у него только один из передних хвостов и сероватый цвет шерстекожи. Он большой и мягкий на ощупь, занял почти весь диванчик, Вильгельму пришлось пересесть в кресло. Присутствие Лиибе, так как она есть чистая идея и просто невидимо витает в воздухе, приходится признавать по сумме нескольких признаков. Первый признак – обычный ход мыслей теперь всегда крутится вокруг одной идеи и ею же всегда заканчивается: «Самое главное – это любовь». Другие признаки – сентиментальность, чувствительность, нелогичность, непрактичность, состояние влюблённости, «опьянение любовью». Лиибе – это идея чистой любви.
Итак, Лиибе тоже пришла ко мне в гости – она здесь, признаки я явно чувствовал. «Здравствуйте, Микис и Лиибе, очень рад. Вильгельм много про вас рассказывал». Я сходил на кухню и перелил чай в новое оцинкованное ведро. «Микис же может просто опустить задний хобот в ведро и всасывать, а Лиибе чай ни к чему», – от близкого её присутствия было тяжело вести себя разумно. Вернувшись в комнату, я обнаружил ещё двух новых гостей: Офицер и Фрауман стоят возле открытого окна и курят что-то с жёлтым дымом и запахом лимонов. Офицер в парадной угольно-чёрной военной форме, красных ботфортах, на боку шпага, на поясе десантный нож, пистолет с глушителем, осколочные гранаты, яд и кислота. Вижу его я в первый раз, но узнаю сразу – Вильгельм про него тоже рассказывал. В том варианте мира, откуда Офицер, никогда не прекращается праздник войны. Все вопросы, и бытовые тоже, решаются применением оружия. А самой большой удачей в жизни считается найти сильного коварного заклятого врага противоположного пола и весело провести рядом с ним всю жизнь в перестрелках, контратаках и засадах. Офицер жалуется Фрауману, что их молодёжь в последнее время стала пренебрегать официальным оформлением отношений с заклятым врагом, поэтому стало много спорных ситуаций, кому потом достанется всё оружие в арсенале.
Я тепло поздоровался с вновь прибывшими, они приветливо улыбнулись и кивнули мне. В это время Микис снял свой заплечный мешок с нотами и целиком залез в ведро с чаем.
В полвосьмого мне надо выходить из дома, чтобы успеть отвести детей в садик и школу и не опоздать на работу. Я, кстати, работаю программистом в крупной транснациональной корпорации.
Вильгельм очень интеллигентен и тактичен. Он знает, что времени у меня мало, поэтому шагает на середину комнаты и обращается ко всем присутствующим. Он краток, мил и прост. Сказал, что рад общей встрече и знакомству. С этого момента все смогут приходить ко мне, когда нужно, и я к ним в их варианты мира.
Через минуту гости прощаются и расходятся. Последним, галантно поцеловав мне на прощание руку, и шурша расшитой золотом длинной бордовой юбкой со шлейфом, ушёл Фрауман. Или ушла. Не знаю, как правильно сказать, потому что в его или её варианте мира все люди однополые. Вернее, понятия «пол» нет вообще. Раньше Фрауман долго не мог понять эту у нас здесь «излишнюю сложность технологии размножения» с применением двуполой системы и хаотически-глупым методом выбора партнёра. Они у себя размножались просто мгновенным самокопированием с предварительной тонкой настройкой параметров нового человека по общественно-полезным запросам. Очень практично. Почти идеально. Но именно «почти», потому что Вильгельм рассказывал мне о ещё более оптимальных способах размножения, которые он встречал в разных вариантах мира. И было очень много вариантов стабильного бессмертия, когда вопрос рождения и размножения вообще не возникает.
Всё-таки Фрауман ушел не последний. Лиибе осталась у меня дома навсегда или, может, оставила своё дитя. Тогда наши отношения с женой стали волшебными. Она удивлялась: «Что же это с нами, стихи друг другу пишем, рассветы-закаты вдвоём встречаем, плачем и смеёмся одновременно без повода, или просто молча гуляем под луной взявшись за руки? Мы сошли с ума?». В ответ я сказал правду: «Просто у нас в доме живёт любовь».
Человек в кепке родился в арктической подземной тюрьме. Это было во время самого пика тоталитарного режима. Его мать была молодой швеёй на парашютной фабрике. Её звали ж639956-лт19а. Имена всех женщин начинались с буквы «ж», мужчин – с буквы «м».
В детстве ж639956-лт19а мечтала стать балериной, она хорошо танцевала и красиво пела. Родители её очень любили, баловали и нежно называли «Лита». «Папочка, я стану балериной, когда вырасту,» – Лита залезала к отцу на колени и обнимала его, он читал ей книжки с картинками про зайчиков и мышат, играл с ней в кубики и в куклы, приносил мороженое и конфеты, наряжал её в нарядные платья. Мама заплетала ей косички и плакала, она знала, что не будет никаких балерин. Последняя балерина была загипнотизирована больше пяти тысяч лет назад, и с тех пор находилась в историческом музее в качестве живого экспоната в разделе «Древние виды непроизводительных затрат времени и ресурсов».
Вскоре отец получил высокий государственный пост, предполагающий абсолютную личную непривязанность, это было обязательно для всех чиновников-слуг народа. Ему следовало отказаться от всего личного – как от имущества, так и от семьи. Жену он выдал замуж за первого встречного, а детей увезли в детскую трудовую воспитательную коммуну.
Лита первое время очень тосковала по родителям, всё ещё мечтала стать балериной, кричала и плакала по ночам: «Мама! Папа! Прошу, пожалуйста, заберите меня к себе!». Но воспитатели знали, как заставить её быстро всё забыть – её ждал воспитательный изматывающий труд до потери памяти. И чтобы она даже ночью во сне не отдыхала, ей транслировали сны, в которых она продолжала выполнять рабочее задание. Причём и во сне действовало правило: «Не выполнил трудовую норму, не получил еду.» Поэтому бывало утром, Лита не получала в столовой еду, потому что во сне не выполнила трудовую норму выработки. Скоро детские воспоминания были подавлены – ушли в самую глубину сознания под чудовищным весом внушённых чужих идеологических установок, трудовой рутины, усталости и боли. Она стала взрослой.
