Никто не может отрицать, что сегодня в США существует огромное неравенство между богатейшими людьми – иногда их называют Одним процентом – и всеми остальными. Их жизнь отличается от жизней других людей: у них другие заботы, другие цели и другой стиль жизни.
Обычные американцы озабочены тем, как им заплатить за образование своих детей, тем, что произойдет, если кто-то в семье получит серьезное заболевание, тем, как им позаботиться о своей жизни после выхода на пенсию. Во время тяжелейшего периода Великой рецессии десятки миллионов людей беспокоились о том, как сохранить собственное жилье. Миллионы с этим не справились.
Люди, составляющие Один процент, – а в особенности их верхушка, 0,1 процента – обсуждают другие проблемы: какой реактивный самолет купить, как уберечь свои доходы от налогов. (Что произойдет, если США окончательно уничтожит банковскую тайну в Швейцарии – будут ли Каймановы острова следующими? А Андорра достаточно безопасна?) На пляжах Саутгемптона они жалуются на шум от соседей, прилетающих на вертолете из Нью-Йорка. Они также сильно беспокоятся о том, что произойдет, если они потеряют свое высокое расположение – ведь падать так далеко, но в редких случаях такое происходит.
Не так давно я присутствовал на вечеринке в доме представителя Одного процента. Будучи знакомым с проблемой неравенства, он собрал у себя ведущих миллиардеров, академиков и других людей, озабоченных данной темой. В начале вечера я случайно услышал, как один миллиардер, начавший свой путь в жизни с того, что унаследовал целое состояние, обсуждал с другим ленивых американцев, пытающихся получить все на халяву за счет других. Довольно скоро они плавно перешли к обсуждению налоговых убежищ, очевидно, не осознавая иронии. Несколько раз в этот вечер вспоминали о Марии Антуанетте и ее судьбе, когда собравшиеся богачи напоминали друг другу о риске развития неравенства вплоть до чрезмерного: выражение «помните о гильотине» задало тон всему вечеру. Тем самым они подтверждали одну из основных идей этой книги: существующий уровень неравенства в Америке не неизбежен; он не является следствием безжалостных законов экономики. Причина здесь в политике и ее принципах. И представители Одного процента говорили как раз о возможности стоящих у власти что-то с этим неравенством сделать.
Практически единственная причина, по которой проблема неравенства стала такой актуальной для богатых людей, в том, что все большее их количество осознает невозможность продолжения устоявшегося экономического роста, от которого зависит их собственное процветание, в условиях, когда подавляющее большинство граждан не увеличивает свои доходы.
Оксфордский комитет помощи голодающим на собрании элиты в Давосе в 2014 году дал понять, что неравенство в обществе нарастает: всего 85 миллиардеров обладают теми же богатствами, что и половина общего населения планеты – около 3 миллиардов людей[1]. Годом позже их стало еще меньше – всего 80. Кроме того, Оксфордский комитет помощи голодающим обнаружил, что Один процент владеет половиной всех богатств человечества и находится на пути к тому, чтобы заполучить все, что есть у оставшихся 99 процентов вместе взятых к 2016 году.
Столь значительная пропасть между богатыми и бедными появилась очень давно. В течение нескольких десятков лет после Второй мировой войны страна росла максимальными темпами и равномерно. Пока во всех сферах экономики прибыль увеличивалась, рост благосостояния был всеобщим. А прибыль беднейших росла быстрее, чем прибыль богатейших.
Это была золотая эпоха для Америки, но своими молодыми глазами я видел и темные стороны того периода. Я рос на южном берегу озера Мичиган, в одном из известных индустриальных городов Гэри, штат Индиана, и я видел бедность, неравенство, расовую дискриминацию и всплески безработицы, когда страна переживала очередной период рецессии. Была сильная конкуренция среди работающих американцев, пытающихся ухватить свою честно заработанную часть справедливо прославленного американского благосостояния. Я слышал, люди говорят, что Америка – это общество среднего класса, но те люди, которых я видел, в большинстве своем занимали нижние ступеньки этого мнимого среднего класса, и их мнение не являлось мнением большинства, управляющим политикой страны.
Мы не были богаты, но моим родителям удалось привести свой образ жизни в соответствие со своими доходами – а, в конце концов, это уже половина успеха. Я донашивал одежду за братом, которую моя мать покупала на распродажах, больше обращая внимание на прочность вещи, чем на ее дешевизну: как она говорила, скупой платит дважды. Когда я рос, моя мать, окончившая Чикагский университет в середине Великой депрессии, помогала моему отцу в его страховом бизнесе. Пока она работала, нас оставляли под присмотром нашей домработницы Минни Фэй Эллис, преданной, трудолюбивой и смышленой женщины. Даже когда мне было десять, меня тревожил вопрос: почему она получила всего лишь шесть классов образования, живя в такой богатой стране, где есть возможности для каждого? Почему она заботилась обо мне, а не о собственных детях?
Когда я окончил среднюю школу, мама занялась своей давней мечтой – вернулась к обучению, чтобы получить учительское удостоверение и затем преподавать в начальной школе. Она работала в бесплатных школах Гэри; когда белое население стало уезжать и стали прибывать люди других рас, она осталась одной из немногих белых преподавателей в школе, впоследствии ставшей сегрегированной[2]. Когда в возрасте 67 лет ее отправили в отставку, она стала преподавать в северо-западном кампусе университета Пурдю, Индиана, стараясь сделать все возможное, чтобы любой желающий имел шанс получить образование. На пенсию она вышла лишь после 80.
Подобно многим моим сверстникам, я с нетерпением желал перемен. Нам говорили, что менять общество сложно, что это требует времени. И хотя я не страдал от тех лишений, с которыми столкнулись некоторые мои сверстники в Гэри (помимо дискриминации), я солидаризировался с теми, у кого они были. В то время мне только предстояло изучить статистику доходов, но я уже чувствовал, что Америка – вовсе не земля возможностей, как это провозглашалось: потрясающие возможности были доступны некоторым, но далеко не всем. То, о чем писал Хорейшо Элджер, по крайней мере, частично оказалось мифом: многие американцы, работающие в поте лица, едва сводили концы с концами. Я, однако, был одним из тех немногих счастливчиков, которым Америка все же дала шанс: я получил национальную стипендию за заслуги в колледже Эмхерст. Именно она, в большей степени, чем что-либо другое, открыла передо мной дверь в будущее.
