В провинции дремучей
Скажу, на всякий случай,
С душевной простотой:
В провинции дремучей
Мы в связке с маятой.
Но нам она – некстати,
Об этом знает всяк.
У нас умишка хватит
Не угодить впросак.
Второго сорта, вроде,
Но, всё же, люди мы,
И грезим о свободе
Среди кромешно тьмы.
Все в истину простую
Мы верим там и тут:
Мечту не арестуют,
В кутузку не сдадут.
Смотреть мы будем в оба,
Другой заботы нет.
Вам, если что, из гроба
Передадим привет.
Желаем жить без тягот
В них властный мужичок
Нас окунул не на год,
А на огромный срок.
На бережке, на узком,
Где булькает ручей,
Сидели двое русских
И трое москвичей.
Они вина не пили
И не дрались пока,
А просто так… тупили,
Играя в дурака.
Им позарез был нужен
В один конец билет.
Ждал за Большою Лужей
Их пламенный привет.
Решительный и смелый,
Трухлявый грыз пенёк.
Мужик, почти что целый,
Он был без рук, без ног.
От злобы мракобесной,
С большим кольцом в носу,
Он всех туристов местных
Пускал на колбасу.
На травушках, на глупых
Кровавые ручьи.
Людские грызли трупы
Большие муравьи.
На бережке, как дома,
Где помыслы мертвы
Сидели два фантома
И трое из Москвы.
У чёрта на куличках,
Ограбленных жульём,
Жить нынче не прилично,
Но мы пока живём.
* * *
Вдоль, по Лянчихе-реке,
Я бегу вприпрыжку.
Не с синицей в кулаке,
А с журавлём под мышкой.
Убегаю от друзей
И подруг, конечно.
Путник скромный, не глазей
На меня с усмешкой.
Не любуйся, паренёк
На мои привычки!
Лучше сядь ты на пенёк
И попей водички.
В Лянчихе чиста вода,
Не выпита кукушкой…
Люди Владика сюда
Часто ходят с кружкой.
Воду пьют без куражу
Женщины, мужчины.
С журавлём я здесь брожу.
Есть на то причины.
Я решу проблемы сам
На Богатой Гриве.
Я гуляю по лесам
В яростном порыве.
Журавля я сохраню,
Потому в дороге.
Не попасть ему в меню
Старым пням двуногим.
Благодатная земля,
Чистая водица.
Здесь, на речке, журавля
Не склюют синицы.
Мракобесие долой!
Заявляю рьяно:
«Он под мышкой, под полой,
Под моей охраной».
* * *
За час до извержения Везувия
Заполнилась прозреньем голова.
Я понял, что тупы мы до безумия
И простодушны, как на пне трава.
Я прочь побрёл дорогами подлунными,
Шагал туда, куда глаза глядят.
Не подружиться мне с братвой чугунною…
Я в том виновен, в чём не виноват.
Но настроенье было превесёлое,
Как будто членом партии я стал.
Везувий посыпал мне пеплом голову.
Я медленно взошёл на пьедестал.
Взошёл я на него, ведь в жизни лишний я.
Как горсть давно потраченных монет.
Смиренно обратился я к Всевышнему,
Спросил его: «А где здесь туалет?».
Прохожий мне ответил гневно, пламенно,
Ловивший тараканов в бороде:
«А ты не суетись, бродяга каменный!
Здесь туалет везде, везде, везде!».
Я в собственное плюнул отражение,
Что с бородой и пьяное слегка.
Рычал Везувий в пике извержения
И пуля пролетала у виска.
* * *
Прощай! Облетела листва с тополей…
Я кутаюсь в плащ темноты. Ухожу!
Мне тяжко с тобой на тропе, на земле.
Прощай! Не люблю! Не молю! Не свяжу!
Прощай! Это стоны зимы и снегов…
Мне страшно и холодно рядом с тобой.
Гремит за спиною железный засов
И пахнет слезами солёный прибой.
Прощай! Что по пойму, что скажу, что найду,
Глазами холодными, в небо звеня?
Я умер… Я умер на полном ходу.
А тот, возрождённый, нисколько ни я.
В начале дня
Волной на шее синее кашне,
Над ним – мои пылающие щёки…
Я не в бурлящем, разноцветном сне.
А в городе страстей – Владивостоке.
Я в городе поэзии моей,
С которой выпадает жить немирно.
А в беззаботность иллюзорных дней
Мне вериться, но только лишь пунктирно.
Мой мир реален – это не кино,
Пусть для иных он жест или причуда,
И якорем, опущенным на дно,
«От имени народа» я не буду.
Под дудочку пахучего хорька
Плясать и петь я вовсе не намерен.
Для большинства – он гений на века,
А для меня коварный сивый мерин.
Я в мороси морской слегка продрог,
Я одинок в сплошной людской лавине.
День начат и не будет без дорог,
Моих дорог, неведомых отныне.
Пусть недруги в меня не влюблены,
Закрыли мне все выходы и входы…
С утра уже объелись белены
На почве моей внутренней свободы.
Иду себе в кашне своём вперёд,
Наглею и зверею с каждым годом.
Владивосток упасть мне не даёт.
Поэзия моя отсюда родом.
Но там я не отведал пирогов,
Душевной и сейчас страшусь заразы…
Нажил десятков пять лихих врагов,
Которых поглотили унитазы.
А город помню, что мечту из сна,
Далёкий свет былых моих хотений.
Пусть в памяти в причал стучит волна
И стонут чаек беспокойных тени.
* * *
В глазах твоих не море, а пустыня.
Я заблудился в золотых глазах.
Как только камни у реки остынут,
Уедешь ты, печальная, назад.
Уедешь из вечернего посёлка…
Останется лишь память, как упрёк,
И в ней ты затеряешься иголкой.
И это всё. Немал Владивосток.
Но я приеду, чтобы знать и верить,
Что к морю мы приходим одному,
И улицы одни шагами мерим,
Не доверяя тайны никому.
Остыли камни. Ждёт тебя автобус.
Глаза блестят – я отражаюсь в них,
Мы, незнакомка, заблудились оба…
