Глава первая
Трактир на перекрёстке
В трактире зазвенел колокольчик. Он висел неподвижно добрых две сотни лет, и в серебряном голосе прозвучал испуг. Дверь скрипнула и распахнулась настежь. Ворвался холод, прошёлся, прощупал всё синими ладонями от пола до потолка.
Собственник заведения – с чёрной бородой и похожими на угли глазами горбач, расположился за стойкой у огромного медного самовара. С поскрипыванием протирал полотенцем и без того блестящие блюдца. Когда внезапно ворвалась стужа, бутылки на полках звякнули, а свечи цвета слоновьей кости, мигнув, всё же не погасли, а продолжили мертвенно освещать пустынный общий зал.
На пороге показался путник, на широких плечах и меховой подкладке иноземного кафтана сверкали в лунном свете крупинки снега. Он будто бы шагнул из Петровских времён в Россию века девятнадцатого, где уже знали шум паровоза, стук телеграфа, чирканье спички и другие звуки новой эпохи. Незнакомец словно вырос из небытия, преодолев время и пространство:
– Добро пожаловать, великий герцог! Мы так ждали вас, мессир! – трактирщик спешно поставил блюдце на поднос, засеменил, перекатываясь на коротких ногах, к двери, и с почтением раскланиваясь, прикрыл её. Стон вьюги, казалось, немного утих. – Все эти годы мы томились одним только ожиданием!
– Как видишь, я вернулся, мой дорогой Гвилум, первейший из Вестовых Хаоса моих! – путник спокойно осмотрелся. Горбун лишь на миг посмел заглянуть снизу вверх в нечеловеческие, чёрные, с оранжевыми ободками на зрачках глаза. От путника шёл приторно-сладкий запах гари, будто от тления сырых осенних костров, но трактирщик вдохнул его с блаженством, так что заурчало в увесистом брюхе:
– О, знакомое эхо далёких пожарищ!
– Посетителей нет? – спросил гость.
– Разумеется, великий герцог! Мы ждали! Со мной, как и следует по вашему указанию, только мальчик-половой, но я велел отдыхать. Он так ждал встречи с вами, но сон сморил его. Бедняга сутки напролёт протирал полы, комнаты, чтобы ни одной пылинки, ваше....
Гость недоверчиво осмотрел помещение, опустил горящие глаза:
– Что ж, не буди мальчика, пусть отдыхает… до времени. А время пока есть. И, раз никого нет, не страдай, стань самим собой!
Трактирщик засиял, посыпались искры, кожа на лице натянулась, сделавшись тёмно-восковой, будто у покойника. Острая физиономия мялась, как глина, всё более обретая птичьи черты, кривая улыбка перелилась в истошную гримасу. Горбуна затрясло, огромное нутро забурлило.
С улицы налетел ветер. Дубовая дверь сама собой вновь ударилась с размаху, едва не слетев с петель, колокольчик сорвался и покатился со ступеней, звякнул, словно прощаясь, и утонул в сугробе.
В трактир надуло снега, и тёмно-красные сапоги гостя утонули в белом сыпучем ковре. В трубе послышался вой – домовой с шумом убегал от надвигающейся бури, едва слышались его сдавленные стоны и проклятия. Трактирщик упал к сапогам, целуя и размазывая слюни, кричал бессвязно. Его длинный нос обуглился, горбатое круглое тело затянуло дымом, и через миг перед гостем поднялся косматый чёрный ворон. Помахав крыльями, зашевелил клювом:
– Благодарю вас, великий герцог! Два этих столетия только и ждал вашего разрешения стать самим собой! Какие будут ваши дальнейшие р-р-распоряжения, мессир? – голос зазвенел по-вороньи высоко и противно. Впрочем, гость улыбнулся, и пошёл к самовару, постукивая тростью по надраенному до блеска полу.
– Старый Гвилум, я знал, что ты верен и ждёшь меня, – сказал он. – Как и обещал, я пришёл, чтобы нам, как встарь, снова отправиться в путь, и нести добро людям.
– Конечно-конечно, много добра! – прокаркал трактирщик. – Не угодно ли, ваша честь, чаю, сбитня, или…
– Да, или, – гость выдохнул, поморщившись. – Принеси осиновой настойки. Мне нужно принять лекарство.
– Да, господин, но, бррр, – раскаркался ворон. – Но вы будете болеть!
– Не более чем обычно, Гвилум. Но я стану неуязвим… Почти, – путник замолчал, думая о чём-то.
Ворон засеменил, тяжело дыша. Слышалось, как он шумно передвигает столы, бочки и другую утварь в подсобке. Затем долго тыкался клювом, пытаясь зацепить кольцо и поднять крышку погреба.
– Ух вы, неверные, как вы – ещё здесь?! – раздался приглушённый возглас Гвилума из погреба. Шум, биение посуды, возня длились долго, а затем из подпола выпрыгнули кошки. Они вбежали по-человечески, прыгая на одних задних лапах, и, замерев на миг, смотрели на гостя с волнением и страхом. Шерсть вздыбилась и стояла, будто иголки. Заметив на себе спокойный и недобрый взгляд путника, они опустились на четыре лапы и с визгом бросились к выходу. Лишь только промелькнули пушистые хвосты, дверь захлопнулась, и засов задвинулся сам собой.
– Туда и дорога, – прошептал тот, кого ворон именовал великим герцогом. Он понимал, что с его приходом домовой с помощниками – кошками-коловёртышами, в страхе и навсегда покинули эти холодные стены. Напрасно домовой столько лет ждал, что здесь появятся люди. Лишь тот, кто снова пришёл из Мира Теней, и его слуги – Вестовые Хаоса, могут жить теперь здесь. Трактир с бегством духов жилья совершенно потемнел, свечи лишь на миг вздрогнули, и опять продолжили гореть бледными огоньками.
– Несу-несу, мессир! – ворон сучил лапами, стуча когтями по полу, и тащил, обняв крыльями, бутыль с мутной жидкостью. Поставил рядом с самоваром, нагнулся, достав серебряную чашу-череп. – Разрешите, я отойду, воротит от одного вида вражьего зелья…
– Ничего, это простительно, а врага надо принять и победить, – путник взял чашу и налил. – Всё в мире устроено так. Нужно принимать яд, чтобы обрести силу.
– Да-да, вы как всегда правы, ваша честь, – ответил Гвилум, сжав крыльями клюв, чтобы не дышать.
Лишь только странник коснулся губами краешка, у черепа-чаши зажглись алыми огоньками глаза. Он выпил до дна – спокойно и безучастно, Гвилум восторженно смотрел, как ходит вверх-вниз большой кадык:
– Гвилум, – выдохнув, сказал человек в богатом иноземном кафтане. – Нам скоро отправляться в путь, и будет тот дальним, накопилось много дел. Помнишь, как мы дарили людям добро тогда, в века минувшие?
– Да, то были очень хорошие деньки, мой господин. Мы сотворили так много добра! – он закатил глазки, и загоготал. – Я все эти годы вспоминал, когда вы были с нами. Не было ничего лучшего в моей долгой жизни! И вот теперь, наконец, вы снова с нами!
– Да, вот и пришла опять пора, чтобы предложить людям всё самое-самое хорошее.
Гвилум с почтением убрал чашу, и вновь взялся за полотенце и стал протирать посуду.
– А ведь люди не меняются, сколько веков бы ни отмерили часы Вечности… Меня не было, но они же совсем не изменились? Как думаешь, мудрая птица?
