Композиция нижеследующего текста невнимательному читателю может показаться нелогичной, даже сумбурной. На самом же деле, построение повествования подчинено строгой логике, позволяющей во всей, по возможности, полноте использовать те материалы (в большей части письменные и в меньшей – устные), владельцем которых я являюсь.
В качестве «пролога» я поместил устный рассказ моего старинного приятеля Андрея Летова о том, как впервые увидел он Павла Игнатовича Годи и познакомился с ним. Далее я публикую отрывки из дневников Летова и Вики, которые передал мне сам Андрей. (Если бы и рассказ о знакомстве с Годи присутствовал в дневнике Летова, я, естественно, предпочел бы воспользоваться первоисточником, однако дневник начат им позднее, отчего мне и пришлось положиться на собственную память.)
Должен предупредить, что, называя рукопись Летова «дневником», я несколько отступаю от истины. На самом же деле это – хронологически невыстроенные, разрозненные текстовые наброски, скорее – «записки», нежели дневник. Опустив большую его часть, в данную публикацию я включил лишь те его фрагменты, которые имеют отношение к П. И. Годи и к драматическим событиям, в развязке которых непосредственное участие принял я сам.
«Дневник Вики», напротив, является «собственно дневником». Это – скрупулезно, в строгой хронологии запечатленные на бумаге события, происходившие в небогатой ими жизни девушки. Вряд ли кого-то мог бы заинтересовать этот непритязательный документ (многие девушки – от 14 до 19, примерно, лет ведут дневники), если бы не тот факт, что Вика, автор его, была одним из основных действующих лиц пресловутой драматической, если не сказать жуткой истории.
С одной стороны, чтобы не утомлять читателя некоторой, присущей «Дневнику Вики» монотонностью, с другой – чтобы проследить самому и дать читателю полнее ощутить, как неосознанно, но неотвратимо сближаясь, героями одной развязки неожиданно становятся изначально столь далекие друг от друга авторы «двух дневников», главы рукописей я решил давать поочередно, композиционно их переплетая.
Конец повествования по структуре симметричен началу: в «эпилоге» я, вновь по памяти, с уст самого Летова передаю то, что сам он уже не успел записать, а в «послесловии составителя» рассказываю о тех событиях, свидетелем и участником которых стал уже лично я.
Как видите, структура достаточно стройна. Что же касается правдивости содержания, то в полной мере я гарантирую ее лишь в послесловии. В остальных частях читатель сам волен определить степень своего доверия авторам «двух дневников».
Кому-то может показаться невероятным сам факт существования дневников: действительно, ведение подобного документа – занятие в наше время не слишком популярное. Но на эту предполагаемую претензию отвечу так: именно наличие дневников и прояснило для меня (хотя, считаю, и в недостаточной степени), сущность происшедшего. Именно они и стали причиной появления данного текста. Если бы я сначала ВЫБРАЛ персонажей, а уж затем выяснилось, что они еще и ведут дневники, это, пожалуй, действительно было бы невероятно. Но случилось наоборот: две эти тетрадки долго без дела болтались в моем столе, время от времени я разглядывал и перелистывал их, но лишь недавно сумел достаточно глубоко прочувствовать, скорее мистическую, нежели реальную связь, существующую между ними, окончательно выстроил для себя цепь событий, описанных в них (как бы с разных сторон) и ощутил настоятельную потребность поведать о ней широкому кругу.
Летов спешил, хотя и сознавал прекрасно, что спешить смысла нет. Вся эта неделя была кошмаром, и те четверть часа, которые он мог выгадать сейчас своей поспешностью, не меняли ровным счетом ничего. Но удержать себя было трудно.
Тот, кто дал ему адрес, говорил, что, не суля никаких гарантий, Годи берет деньги вперед. Но помогает он гораздо чаще, чем признает свое бессилие, и, зная это, люди раскошеливаются, особо не артачась. Летова гнало вперед воспоминание: остекленевшие дикие глаза, с которыми Милочка кинулась на него сегодняшним утром.
Теплый вечер ласкал кожу, притупляя сосущий вакуум внутри. На мосту некие придурки пытались обманом выманить рыбу на сушу. Почти все встречные – пары. Этот факт слегка расслабил Летова и навел его на досужие профессионально-языковедческие размышления.
«Коллектив, – думал он, – делает человека бесполым. Это отражено и в грамматике. Вот фраза: «Шла пара – он и она», во множественном числе она превращается в полнейшую чушь: «Шли пары – они и они»… Это рассуждение в свою очередь заставило его задуматься о своем коллективе. И он еще раз убедился в верности своего тезиса. Взять ту же Милочку. Он работает с ней больше года, но всегда относился к ней как к исполнительному, «удобному в обращении» БЕСПОЛОМУ (хоть и милому) существу. И лишь неделю назад, будучи гостем на ее именинах, он понял, почему ее имя не смогло превратиться в банальное «Людочка».
Он вспомнил тепло ее кожи, ощущаемое во время танца пальцами сквозь материю платья. Вспомнил мечтательный свет звезд, отраженный в саду ее глазами… Но тут же он вспомнил и продолжение – сегодняшнюю ее истерику с царапаньем ногтями его щек и совершенно сумасшедшими воплями… И вновь ускорил шаг.
Розовый особняк. Ощущая набухающее волнение, Летов поднялся по лестнице и, увидев на двери металлическую пластину с надписью: «Павел Игнатович Годи, психотерапевт», не почувствовал облегчения, а напротив, разволновался еще сильнее. И позвонил.
Но в этот миг – миг между решением нажать на кнопку звонка и самим звонком – уместилась маленькая синяя вечность.
– Войдите, – раздался из-за двери низкий, хорошо поставленный голос, – открыто.
Летов повернул ручку и шагнул внутрь.
Годи оказался высоким худощавым пожилым мужчиной с копной длинных седых волос. В его внешности – и в этих клоунских космах, и в смуглости морщинистой кожи, а в особенности – в густоте неожиданно черных бровей – во всем ощущалась некая дешевая театральность, и Летова охватило смутное недоверие, какое он испытывал к приезжим циркачам, а из местных – к поэтам, членам разнокалиберных литобъединений. Для полной неубедительности Годи не хватало только банта на шее или колпака звездочета на голове.
– Не стесняйтесь, сударь, – продолжил хозяин все тем же полным дешевого пафоса голосом, – и простите за то, что не включаю в коридоре свет: этого не любит Джино. – И он погладил нечто бесформенное, но явно живое, тут только замеченное Летовым на плече хозяина.
Летов пригляделся и с брезгливым чувством уяснил, что Джино – летучая мышь. И вот эта, в общем-то, тоже дешево-театральная деталь, которая, казалось бы, должна была укрепить в его душе отношение к Годи, как к водевильному прохвосту, отчего-то, напротив, неожиданно убедила Летова в подлинности сверхъестественных способностей стоящего перед ним человека. Возможно потому, что где-то он читал: летучие мыши В ПРИНЦИПЕ НЕ ПОДДАЮТСЯ дрессировке; а может быть, потому, что маленькая сморщенная рожица Джино была уж очень злобной и хитрой.
