«Мне сегодня привиделось, в кратком, полуночном забытье, что меня с бешеной скоростью несёт демон разбивать об стену (символично, кстати). Сюжет прост, но невероятно ужасные ощущения.
Муж разбудил меня за секунду до ожидаемого удара. Потому что я дико кричала. У самой в ушах стоит этот крик.
Не разбудил бы, боюсь скончалась бы от разрыва сердца. Возможно, в этом и был замысел»
Жил был мужик. Мужик пил. Мужика уволили с работы, от мужика ушла жена, и отвернулись друзья, но мужик всё равно пил. Он продал всё, что можно было продать – и пил. Он занял у всех, у кого можно было занять – и пил. Он собирал бутылки, искал мелочь в фонтанах, выпрашивал подачки у магазинов – и пил. Но в один момент, когда у него кончились не только последние копейки, но и силы на то, чтобы постараться где-то достать новые, мужик оглядел свою ставшую пустой и грязной квартиру, тяжело вздохнул, и, не в состоянии придумать другого выхода, начал прилаживать бельевую верёвку к крюку от люстры. Табуретка у него нашлась тоже. Но в тот момент, когда мужик уже стоял на ней, пытаясь просунуть голову в петлю, с таким трудом завязанную его трясущимися слабыми руками, что-то случилось. Наверное, чудо, ведь он давно считал себя никому не нужным, но именно в тот момент зашла к нему не то соседка, не то кто-то из собутыльников. В общем, мужика спасли. Отправили в городскую наркологию, а квартиру закрыли, не потрудившись снять верёвку с крюка.
Неизвестно, сколько времени после этого мужик не был дома, но когда вернулся: трезвый, посвежевший, полный решимости начать новую жизнь, он увидел странную картину. В петле, которая чуть не стала последним, что он сделал в этой жизни своими руками, висел веник. Обычный веник, до этого давно забытый в углу. И была петля затянута вокруг ручки веника с такой силой, что мужик не сумел её снять. Так и поспешил выкинуть, вместе с веником. А поскольку никому не было надобности в его отсутствие заходить в пропахшую перегаром и блевотиной хрущёвку, где не осталось ничего ценного, и тем более совершать там столь бессмысленные действия, мужика прошибал холодный пот каждый раз, когда он вспоминал этот случай. И рассказывал потом, что некая таинственная и несомненно злая сила, которая долго и целенаправленно вела его к последнему шагу, сделанному с табуретки в пустоту, поняв, что замысел не удался, от бессильного бешенства затянула приготовленную петлю на подвернувшемся ей венике, вместо шеи ускользнувшего в последний момент человека…
Такая вот жуткая история из числа городских легенд.
Натка рассказала её тихим надтреснутым голосом и обессиленно замолчала, откинувшись на подушку.
Молчали и обе её гостьи: Рая и Марина, которые появились одновременно, едва только проверяющий с охранниками, доставившие Натку из лабы, покинули деревню. Но всё-таки первой в двери влетела Рая, растрёпанная и бледная, в распахнутой, несмотря на январский мороз, телогрейке.
– Наточка! Живая, золотце! У меня уже сердце изболелось, всё думала, как ты там… Бородавку спрашивала, а он молчит, подлец…
Натка попыталась выдавить улыбку, поскольку была искренне рада видеть старшую подругу, но вместо этого лицо скривилось, а из глаз фонтаном брызнули слёзы.
– Ох, бедная! – Рая упала на колени рядом со стулом, на который Натку небрежно усадили охранники Бородавки, обняла её и тоже заплакала.
Так их и застала запыхавшаяся Марина. Она ввалилась в избу, обеими руками придерживая выдающийся вперёд живот, который стал ещё заметнее, и тоже радостно выдохнула:
– Живая! Я знала!
Рая неласково глянула на разлучницу.
– Чего ты знать-то могла, если сама лабы не нюхала? Дверь закрой, холоду напустишь!
Удивительно, но Марина послушалась, и даже не огрызнулась. Потом осторожно приблизилась ко всё ещё ревущей Натке, убрала с её лица намокшую прядь волос. Спросила тихонько:
– Хочешь, пойдём к нам? У нас баня натоплена, и пирог с рыбой горячий ещё.
– Куда ей такой идти? – Рая сделала движение плечом, будто хотела отпихнуть Марину, но упёрлась взглядом в её живот, и лишь пояснила: – Не дойдёт она никуда сейчас, да и не нужно ей это. Потом уж пирогов наедитесь… Натусь, лечь хочешь?
Натка слабо кивнула, до сих пор не веря, что она дома, в своей избе, что рядом с ней близкие люди, а не равнодушные халаты. Что страшное позади… хотя позади только первые тесты. А сколько их ещё будет?
Эта мысль повлекла за собой такой прилив отчаяния, что с губ невольно сорвалось жалкое щенячье подвывание, и Рая с Мариной, позабыв про вражду, засуетились вокруг, одновременно вытирая от слёз лицо подруги, пытаясь напоить её водой, и стянуть с плеч телогрейку.
– Ну-ка, давай! – Рая выпростала из рукавов Наткины руки, превратившиеся за проведённое в лабе время из просто худых в безобразно костлявые, – Не беспокойся, изба не выстудилась, я через день у тебя топила. И сейчас печь топится. Чуешь, как тепло?
– А я тебе продуктов собрала, – ревниво перебила Марина, – Попозже принесу и приготовлю чего-нибудь.
– Да у меня уже всё готово, – отмахнулась от неё Рая, – Только разогреть осталось. Ты лучше сходи, посмотри сильно ли студёно в бане? Натусю попарить бы сейчас да отмыть хорошенько, чтобы всю хворь вместе с лабовским духом вон выгнать.
И снова Марина не огрызнулась и не спросила, с какого такого перепуга Рая здесь раскомандовалась. Вместо этого молча вышла за дверь.
– Ишь ты! – женщину тоже удивило странное поведение обычно спесивой местной красавицы, – Какая покладистая! Сразу видно – матерью стать готовится, дети – они любой характер смягчают.
Ей наконец удалось освободить Натку от верхней одежды, и она поморщилась, учуяв исходящий от вещей резкий медицинский запах.
– Вот жеж дрянь… халатов вонь! До сих пор пробирает. И давно что-то они меня не дёргали, скоро вспомнят небось… как бы ещё год-то выдержать?
Глаза Раи затуманились, уголки губ опустились, но руки не перестали тормошить Натку: отводить волосы с лица, растирать ладони, смахивать слёзы с мокрых щёк.
– Баня холодная, – сообщила вернувшаяся Марина, на миг показавшись из сеней, – Но я сейчас отнесу туда дров, и натоплю.
– Куда с пузом?! – охнув, Рая поднялась на ноги, заспешила к дверям, – Сама натоплю, а ты лучше пока чаю завари, да сухой ромашки туда бросить не забудь – для крепкого сна хорошо.
