Po Smith - Внутри сосуда. История о скрытых возможностях мозга и чудесах нейропластичности

Я серьезный человек, у меня много планов и уже много сделанных дел. У меня есть жена и дочь… и по меркам среднего жителя нашей родины я весьма успешный, с регулярной зарплатой служащий полиции. Мне за пятьдесят, но я все еще здоров и в состоянии выпить бутылку водки и чувствовать себя неплохо. И я не готов ходить по лекарям и выписывать себе снадобья от мифических гипертонии и атеросклероза. Меня ничего не беспокоит. Не вижу – значит, этого нет.

Я работаю в самом интенсивном по нужде и посещаемости месте – в поликлинике. К тому же на весьма влиятельной должности, по мнению местных пенсионеров, – в регистратуре. Каждый день похож на предыдущий, вереница лиц и одинаковых вопросов. Мне слегка за пятьдесят, я еще полна сил и планов.

Я стою на страже без сна и отдыха. Я постовой внутри сосуда, сторожевой пес на дороге жизни. Я тот, кто следит днем и ночью за потоком на своем отрезке пути. Я клетка эндотелия, клетка сосуда, выстилающая его просвет. Я все могу. Могу сузить просвет и поднять давление, могу – наоборот, могу позвать на помощь, могу умереть, и на мое место встанет такой же, как я. Мы все здесь внутри на страже одной-единственной цели – сохранить жизнь Хозяину.

Жирные кислоты. Да, это благодаря нам вы строите свои новые дома, это благодаря нам Хозяин может создать новые ограды для клеток, новые переносчики сигналов, новые стены, новые дороги. Мы – это кирпичи в новых зданиях для нашего мира, мы те, на ком все держится. Мы важнейший строительный материал.

А вот и я, господа. Добро пожаловать. Я тот, кто дает вам шанс изменять мир вокруг вас, я тот, благодаря кому вы способны ходить, держать, передвигать во внешнем мире вещи и передвигать себя. Я нейрон. Гигантская клетка Беца (пирамидная клетка Беца) в коре головного мозга. Я есть движение.

Я тот, кого никогда не замечают, я всегда прикрыт славой других, я прячусь в тени больших звезд, хотя ни одна звезда без меня не сможет жить… и все победы чужих оплачены моей кровью и моим трудом. Я тот, о ком никто никогда не вспомнит, кого не упомянут в рассказах, не похвалят за работу. Я тень. Я немой помощник в лучах славы моих господ, хоть и добыта эта слава и моими руками, моей болью и трудом. Я – глия.

Я всемогущий, у меня абсолютная власть, здесь я решаю, кто будет жить, а кто отправится к праотцам. Я тот, кто убережет наш мир от врагов, кто стоит на страже наших границ, кто падет в войне смертью храбрых, но не даст чужаку захватить Вселенную. Я тот, кто смоет частицы усопших с наших полей, кто найдет и убьет шпиона, кто отыщет и жестоко расправится с неугодными. Я – клетка. Я – нейтрофил.

Он открыл глаза, лежа на больничной койке в окружении еще шести таких же усталых, потертых жизнью среднего возраста мужчин. «Так, – подумал он, – что же все-таки вчера произошло?» Голова гудела и отказывалась выстраивать мысли в четкий ряд.

Постепенно он начал вспоминать вчерашний вечер, грандиозную попойку, которую устроили его сослуживцы. Как пьяным возвратился домой ближе к двум часам ночи, как под утро закружилась голова и он подумал, что настала такая степень опьянения, когда, закрывая глаза, чувствуешь, как земля начинает уходить из-под ног. Как потом его затошнило и он решил налить себе стакан воды. До кухни было всего пять-шесть шагов – обычная московская панелька, но он не смог дойти: правая сторона тела не слушалась. Роман вспомнил, как повалился на пол и как жена Вера с руганью пыталась поднять его, поворачивая из стороны в сторону. Через десять минут неудачных попыток он увидел, как гримаса отвращения на ее лице сменилась страхом и, наконец, непониманием. Она поднимала его правую руку, но та безвольно падала на пол. Вера позвала дочь. Двадцатичетырехлетняя Катя выглянула из-за приоткрытой двери и пробурчала:

– Ну что там еще? Опять напился? Мам, да оставь ты его в покое, к утру проспится и будет в норме.

– Катя, посмотри! – закричала Вера. – Его рука не работает! Звони в скорую!

Роман закрыл глаза, попытался успокоиться, сделал глубокий вдох… «Так. Что было дальше? – Мысли копошились в его голове. – Черт, черт, черт! Помню, голова раскалывалась и кружилась так, что все вокруг постоянно находилось в движении. Тошнило страшно. Малейшее движение причиняло невыносимую боль. Все тело болело и как будто наполнилось свинцом: не было сил пошевелиться. В какой-то момент мне показалось, что это все. Конец. Это было слишком больно и тяжело… Потом помню, приехала бригада… Фельдшер в грязном, мятом халате, с неприятным и страшно уставшим лицом начал спрашивать, сколько мне лет, чем болел, есть ли гипертония. Потом холодными и липкими руками стал трогать мои ноги и руки, спрашивать, где я чувствую, а где – нет».