© Марк Котлярский, 2016
© ООО «СУПЕР Издательство», 2016
Любопытная метаморфоза: уже, казалось бы, навсегда исчезнувший жанр эпистолярия внезапно возрожден всесильным Интернетом. И не просто возродил, а придал ему какую-то неповторимую особенность, лишив, правда, прелести ожидания письма.
Но, с другой стороны, получается ровно по классику (Пушкину): «Слова лились, как будто их рождала не память рабская, но сердце»; сидя за компьютером и сочиняя мгновенные строчки послания очередному адресату, ты торопишься, строчишь, сшивая некрепкой ниткой мысли полотно текста. И, может быть, от того строки получаются искренние, не подвергающиеся редакторской правке и цензуре.
Получается, что ты сам, будучи в ладах с компьютером и клавиатурой, созидаешь вкруг себя некий новый – виртуальный – мир, где непрерывность текста предполагает непрерывность собеседника, под какими бы именами он ни скрывался.
В послесловии к книге Генриха Сапгира «Летящий и спящий» критик и поэт Юрий Орлицкий замечает: «…Василий Розанов в своих книгах до предела эстетизировал бытовую мелочь, простую запись для памяти или „случайную“ мысль, даже слово, чем-то в эту минуту остановившее на себе внимание автора. И тогда все „маленькое“, умещающееся на странице, вне зависимости от природы, стало представителем этого уникального жанра – минимальной прозы…»
Юрий Олеша 5 мая 1930 года записывает: «Вместо того, чтобы начать писать роман, я начал писать дневник. Читатель увлекается мемуарной литературой. Скажу о себе, что и мне гораздо приятней читать мемуары, нежели беллетристику. (Последнюю ненавижу.) Зачем выдумывать, „сочинять“? Нужно честно, день за днем записывать истинное содержание прожитого без мудрствований, а кому удастся – с мудрствованиями…»
Я выбрал наугад ровно сто посланий, сотворенных за последнее время в Фейсбуке и неожиданно для меня сложившихся в причуд ливую мозаику быта-бытия.
Как знать, может быть, эти письма окажутся созвучными читательскому пристальному вниманию?!
…Никогда не думал о том, что самым неприятным для меня окажется столкновение с невежеством.
Нет, наверное, слово «неприятный» здесь не совсем уместно, оно не передает всей палитры охвативших меня чувств. Есть невежество, которое при определенных условиях может даже показаться умилительным, что ли…
Но когда невежество надвигается на тебя, как стена, которую невозможно пробить, об умилении ли здесь говорить?
2. «Нам не дано предугадать…»
…И еще думаю о понятии «чувство юмора».
Думаю о том, насколько оно условно, ненадежно и зыбко.
Вот уж воистину прав Тютчев: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» (цитирую по памяти) – или другое, его же: «Мысль изреченная есть ложь…» – то есть, все что бы ты ни сказал, не будет понято до конца, так, как надо, как ты хотел сказать…
Сколько раз сталкивался с тем, что человек, даже самый близкий, вдруг может вспылить от невинной шутки, вскользь брошенного слова… Но не потому, что шутка плоха или ты перебрал через край, а потому что настроение у твоего собеседника было плохое или воображение не в ту сторону сработало…
А ты потом оправдывайся, но и в любом случае безуспешно.
Нет, не дано предугадать, не дано…
Ибо: что есть любовь?
…Когда-то Андрэ Моруа процитировал своего друга Алена – философа и писателя: «Мало принимать человека таким, как он есть – хотеть его таким как он есть: в этом и заключается истинная любовь…».
Протащи эту любовь через заросли, окровавь ее, сдери с нее кожу, заставь кричать, корчиться от боли, но от этого она не перестанет быть л ю б о в ь ю.
Прими меня, как есть, прими как человека игры, ловца легкости, искателя впечатлений, но прими, и сквозь проклятья и слезы приди ко мне, оскорби меня, царапай, вой, но люби меня, несмотря на все это. Не опускайся до уровня базарной торговки, не поддавайся инстинктам, которые превращают тебя в старую каргу, изрыгающую банальные проклятия и посылающую на мою голову хулу.
Помни о любви, если ты любила; помни о хорошем, если тебе было хорошо со мной.
Увы, все хорошее быстро забывается, все плохое, особенно, если его и не было, не забывается никогда.
…С возрастом почему-то все больше и больше устаешь от категоричности.
Нет, конечно, это отнюдь не возрастная категория.
Хотя – чего скрывать?! – и самому иногда хочется быть категоричным; но: быстро устаешь, тушуешься, бежишь собственной «вострости».
Ну, бросает в раздраженье человек, с чьим мнением ты считаешься, что, мол, текст твой истеричен и претенциозен – вдруг, ни с того, ни с сего; и: хочется ответить ему хлестко, и категорично, и посоветовать посмотреть на себя в зеркало (а может, он уже и посмотрел?), но… ты внезапно понимаешь, что не хочется тебе отвечать, душа не лежит, не просит ответного удара. И: думаешь – а вдруг с человеком что-то не то? Вдруг твое послание потревожило его спокойно-сонное состояние? Вдруг ты задел какие-то тревожные струны его собственной души? Вдруг ты нарушил случайно заведенным им раз и навсегда определенный порядок вещей?
И категоричность отступает, скукоживается до размеров копеечной монеты.
5. Никогда не было так хорошо…
Музыка играет, словно колеблет тихие, нервные струны души…
Милен Фармер – молодая французская певица; кто она? я не знаю ее, я не видел ее никогда и ничего не знаю о ней; но… – она врывается в мой мир, она вокруг меня, ее мелодия обволакивает меня, словно облако, облачает меня в прозрачную ткань грусти…
И вот, мне грустно, но эта грусть странна – она отнюдь не сродни унынию; она – скорее – сродни дням, купающимся в золоте листьев; дням, засыпающим под пение дождя; дням, когда рядом с тобой лежит твоя возлюбленная, она спит, и непокорная пушистая челка ея сбилась на лоб; поправлю ее, тихо поцелую – так, чтобы она не проснулась, а разметалась, такая желанная и такая недоступная, находящаяся в объятиях Морфея.
А за окном светится луна, за окном холод одиночества и мир, бездонный, как песня Милен Фармер. Может быть, это и есть то, о чем ее песня – о ее мире, который врывается в мой и разрывает его.
Кто знает…
Кто?
Вокруг меня был никто.
И никогда не было так хорошо…
6. О природе популярности
…Хочется с кем-то поговорить о природе популярности.
Популярность. Что это за феномен?
Чем он обеспечивается?
С чем его «едят»?
Какой монетой за него надо «платить»?
Не часто ли популярность лишь фальшивая обертка «пилюли», синоним «псевдо»?
В этом плане показателен феномен певицы (певицы?) Елены Ваенги. Говорю с музыкантами-профессионалами – пожимают плечами: голоса нет, видимость одна, музыка – кабацкая как минимум, тексты – ужасающие, графоманские. А успех – бешеный, публика ревет от восторга, залы – битком. Смотрю – выходит обаятельный «пингвин», переваливается с боку на бок, ручкой поводит, песенки поет, ни уму, ни сердцу. Сразу вспоминается великий Гофман с его крошкой Цахесом. Но не может же быть столько крошек!
