Духовное завещание кузена Ришара
– Итак, ваш ответ?
– Я уже вам сказал, господин Буврейль: никогда!
– Подумайте еще, Лаваред!
– У меня уже все обдумано. Никогда, никогда!
– Да поймите, вы ведь в моей власти, и если выведете меня из терпения, то завтра же вся ваша обстановка будет продана и вы останетесь без крова!
– Прибавьте еще: и без гроша.
– А между тем, если вы согласитесь – вам предстоит прекрасная партия, состояние, независимость.
– И вы воображаете, что я, сделавшись зятем господина Буврейля, бывшего полицейского доносчика и агента по сомнительным делишкам, – не перестану уважать себя?
– Вы, жалкий журналист, должны гордиться тем, что на вашу долю выпадает честь сделаться зятем такого богача, как я! Уж не говоря о том, что дочь моя, Пенелопа, вас любит, что я даю за ней в приданое двести тысяч франков, а в будущем и еще больше…
– Дело не в вашей дочери: меня отталкивает не женитьба и не ваша дочь, а ее отец.
– Нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны, господин Лаваред.
– А мне это совершенно безразлично, Буврейль.
У нашего богача был еще последний аргумент. Буврейль стал медленно раскладывать и пересчитывать белые и синие подлинники и копии гербовых бумаг.
– Вот, кроме трех просроченных квитанций, еще и ваши векселя, которые я скупил, чтобы иметь вас в своих руках. Все ваши долги погашены.
– Как это любезно с вашей стороны! – заметил иронически молодой человек.
– Да, но зато теперь я ваш единственный кредитор. Если вы женитесь на Пенелопе, я возвращу вам все ваши долговые обязательства. В случае же отказа я буду вас преследовать по суду.
– Сделайте одолжение… сколько угодно!
– Ведь здесь векселей на двадцать тысяч франков, а с моими издержками сумма эта скоро удвоится…
– Однако и делец же вы!
– Прошу вас решить немедленно, так как мне необходимо ехать в Панаму, чтобы навести справки на месте по поручению акционерного общества.
– И нашло же это общество кому доверить свои интересы… Что касается моего решения, то оно вам уже достаточно хорошо известно, чтобы больше к нему не возвращаться. Итак, покончим, нам не о чем больше говорить. Можете обращаться к вашим судебным приставам, поверенным, адвокатам. Идите, наслаждайтесь вашими гербовыми бумагами, это ваша любимая пища, а я ее не перевариваю… До свидания.
Буврейль собрал бумаги, надел шляпу и, хлопнув дверью, вышел. Он был недоволен.
Как видно из предыдущего разговора, Буврейль был одним из тех людей, которые не только не брезгают никакими средствами для своего обогащения, но еще и требуют всеобщего к себе уважения.
Что же касается до нашего героя, Лавареда, то с ним надо познакомиться поближе.
Арман Лаваред родился в Париже. Отец его был южанин, а мать бретонка. От отца он унаследовал смелость и энергию, а от матери – ее спокойный, рассудительный характер. Кроме того, как дитя Парижа, он отличался живым, насмешливым умом, которого ничем не удивишь и не озадачишь.
Оставшись рано сиротой, он воспитывался у своего дяди Ришара, причем заботы дяди о его воспитании ограничивались платой за уроки и не распространялись на нравственное развитие мальчика.
У дяди Ришара и без того было много забот о своем собственном сыне – Жане, кузене Армана Лавареда. Характеры двоюродных братьев были совершенно различны. Насколько Арман был цветущим, веселым и расточительным, настолько Жан был болезнен, грустен и расчетлив.
Жан был немного старше Армана. В 1891 году первому было около 40 лет, а второму 35. Жан продолжал солидно поставленное большое торговое дело отца и быстро обогатился. Будучи слабого здоровья и тяжелого характера, он кончил тем, что возненавидел даже Париж, Францию, своих друзей и родственников и поселился в Англии, в Девоншире.
Богатством своим он обязан был случайной коммерческой сделке, когда взамен уплаты за нагрузку хлопка в Америке он получил прекрасное имение. При своей необщительности он был вполне доволен, что может жить в стране, где у него не было знакомых.
Тем временем смелый, предприимчивый, любивший разнообразие Лаваред порядком растратил свой капитал.
В 1870 году, еще юношей, он поступил волонтером в армию генерала Шанси, где впервые узнал, что значит храбрость. Затем он снова принялся за науку, попробовал заняться медициной, но, познав близко людские недуги, получил к ним отвращение. Затем он принялся за морские науки, побывал в плавании и даже получил некоторые познания в области кораблестроения. Но как только морское дело перестало быть для Армана загадкой – он охладел к нему и отдался новым увлечениям.
По возвращении в Париж Лаваред отправился военным корреспондентом на русско-турецкую войну, где пробыл все время кампании, был свидетелем осады и взятия Плевны, пробрался в Азию и в конце концов почувствовал, что нашел свое призвание. Из него вышел прекрасный корреспондент. Его можно было встретить в Тунисе, Египте, Сербии, России, Италии и т. д. – словом, везде, где парижская пресса имеет своих представителей. Обладая живым умом, энергией, крепким здоровьем и имея некоторое понятие о всех науках, Лаваред сделался журналистом.
В начале этой главы мы и застаем его в роли журналиста за неприятным разговором с Буврейлем.
Из нашего описания его характера ясно, что Лаваред, тратя деньги без счета, не думая о завтрашнем дне и ставя выше всего свою независимость, не мог быть богатым. Он зарабатывал, правда, много, но не откладывал и жил широко.
Однако разговор с Буврейлем заставил его призадуматься.
«Это животное, – думал он не без основания, – наложит арест на мое жалованье. Он способен наделать мне массу неприятностей, до продажи моего имущества включительно. Но так как он не успеет сделать этого ранее, чем через двадцать четыре часа, то, значит, сутки я еще могу быть совершенно спокоен».
И в самом деле, в этот вечер он заснул сном праведника и проснулся лишь тогда, когда на следующий день его разбудила старушка Дюбуа, относившаяся к нему очень сочувственно:
– Вам письмо, господин Арман. Его принесли от нотариуса. Ваш адрес не был точно известен посланному, и ему пришлось пробегать весь вечер. Где он только не побывал: и в редакции, и в ресторане; в конце концов он пришел сюда очень поздно и поручил мне передать вам письмо рано утром.
– Благодарю вас. Вы уверены, что это от нотариуса?
– Да, по крайней мере, он мне так сказал.
– Я боюсь, как бы это не было от судебного пристава. Не проделки ли это Буврейля!
Лаваред был настолько беспечен, что даже не распечатал письма; он прочел утренние газеты, оделся, отправился завтракать и только по дороге решился, наконец, его вскрыть. Действительно, это было письмо от нотариуса.
