Село Бирюзяк Чеченской автономной области, весна 1924 года. По проселочной дороге вдоль дворов ехала телега, запряженная мощным, сильным, серым в яблоках жеребцом. Управлял им молодой человек, сидевший впереди на доске, застеленной волчьей шкурой. Сзади на сложенной горой мебели и домашней утвари сидела молодая женщина, с любопытством осматривающаяся по сторонам.
Дорога только просохла от весенней распутицы, и пыль не донимала путников, солнце клонилось к закату, но еще припекало. Из-за плетеных заборов с любопытством вслед телеге смотрели женщины – редко кто приезжал в это богом забытое село. За телегой бежала большая с черными пятнами собака – местные шавки зашлись лаем.
Мужчина одет еще по-зимнему – на голове заячья шапка-ушанка, на плечах расстегнутый тулуп, под ним грубой вязки коричневый свитер, на ногах шерстяные брюки, заправленные в сапоги, какие обычно выдавали офицерам царской армии. Под правой рукой вороненый ствол одноствольного ружья. Из-под шапки выбивается черный чуб, прикрывающий широкий лоб, серые под тонкими бровями глаза смотрят настороженно, под широким с горбинкой носом черные усы, прикрывающие небольшой рот, круглый овал лица с гладко выбритым подбородком.
На сидевшей спиной к лошади его спутнице одет полушубок, застегнутый на деревянные пуговицы, на голове цветастый платок, из-под длинной шерстяной юбки выглядывают черные полусапожки. Лицо довольно миловидное: длинные густые брови, голубые крупные глаза, небольшой вздернутый носик, пухлые губы, круглый подбородок.
– Потерпи ещё немного, Даша, уже почти приехали, – утешил её мужчина, оглядывая село: хаты из камыша, обмазанные глиной и побеленные известью, поблескивали небольшими, круглыми без рам стеклами, огорожены плетеным забором из местного кустарника – гребенчука, такие же ворота на кожаных петлях. Между дворами – загаты – уложенные друг на друга в рост мелкие ветки акации и лоховника с большими колючками. В каждом дворе хозяйственные постройки для скота, сады, виноградники. Сзади дворов – обрывистая речка Кардонка.
– Эй, малец, – окликнул приезжий одного из пробегающих мимо любопытных мальчишек. Лет восьми пацаненок резко остановился, шмыгнул носом, вытер его засаленным рукавом длинной рубахи. На босых, покрытых грязью ногах короткие штаны, плутоватые серые глаза смотрят настороженно, соломенные волосы подстрижены «под горшок», на курносом носу веснушки. Сорванец окинул взглядом лошадь, телегу, женщину на ней, собаку и ответил, изображая солидного занятого взрослого:
– Чего надо?
– Я вижу, что ты слишком груб, тебя, наверное, давно не драл отец. Ты чей будешь?
Мальчишка, сразу присмирев, стушевался и, ковыряя сырую землю босой ногой, тихо произнес:
– Широкий я, Ванятка, Трофима Широкого сын.
– А Широкий Мирон – твой дед? – заинтересованно спросил приезжий.
– Нет, прадед, ох и злющий, так и норовит палкой огреть, только ты ничего не говори ему – враз выпорет.
– Так и быть, не скажу. А где он живет?
