Герцог Дарем умирал.
Об этом не говорили прямо, но все понимали, что конец близок. Стараясь производить как можно меньше шума при выполнении отдаваемых шепотом указаний, слуги готовили дом к трауру. Нотариуса уже поставили в известность и ждали его прибытия. В срочном порядке были разосланы письма сыновьям герцога – одному в Дувр, в расположение расквартированного там полка, другому в Лондон, с призывом как можно быстрее приехать домой. Дарем и сам знал, что смерть его близка, и вплоть до внезапного сердечного приступа, который случился накануне вечером, он лично отдавал распоряжения, касающиеся церемонии погребения.
Эдвард де Лейси стоял возле постели умирающего отца. Скрюченный подагрой герцог полулежал, опираясь на подушки. Он дышал с трудом и был без сознания. Врач считал, что надежды на выздоровление нет и что с каждой минутой старику будет становиться только хуже. Уход из жизни отца не мог оставить Эдварда беспечальным, но утешением мог служить тот факт, что отец его прожил долгую, насыщенную событиями жизнь и умирал своей смертью.
Дарем очнулся.
– Чарлз? – слабым голосом позвал он. – Это ты?
Эдвард шагнул ближе.
– Нет, сэр, – тихо сказал он. – Чарлз еще не приехал.
– Я должен… поговорить… с Чарлзом, – задыхаясь, проговорил отец. – Должен… – Он поднял руку и немеющими пальцами схватил Эдварда за рукав. – Приведи его… ты должен его привести.
– Он уже в пути, – пообещал Эдвард, хотя отнюдь не был в этом уверен. В письме к брату Эдвард описал ситуацию, до предела сгустив краски, но все его увещевания и призывы могли возыметь действие лишь в том случае, если письмо попадет Чарлзу в руки, однако и это не гарантировало результат: брат мог оказаться в той степени опьянения, когда просто не сможет прочесть письма, а тем более понять, о чем оно. И даже если он сможет прочесть и понять написанное, не факт, что он захочет приехать.
Эдвард пожал руку герцога и, возмещая нехватку уверенности избытком надежды, сказал:
– Он непременно появится с минуты на минуту.
– Я должен сообщить ему… – пробормотал Дарем, скривившись от досады, – всем вам…
Эдвард ждал продолжения, но отец его закрыл глаза и замолчал. Лицо умирающего исказила мука. Эдвард поймал себя на том, что испытывает досаду, и тут же мысленно отчитал себя за мелочную зависть. Ему нужен Чарлз, всегда Чарлз, первенец, в то время как он, Эдвард, был тем единственным из трех сыновей герцога, на которого Дарем всегда мог положиться, на которого всегда рассчитывал.
Эдвард резко одернул себя. Не об этом надо думать, когда отец стоит на пороге вечности.
– Сообщите обо всем мне, сэр, – прошептал он, – я передам Чарли на случай, если… – «На случай, если он не прибудет вовремя». – Я позабочусь о том, чтобы он узнал все, что вы хотите сказать, как только он приедет, если вы в это время будете спать.
– Да, – послышался тихий голос отца. Язык его заплетался. – Я усну. Скоро. Но не… не раньше, чем скажу Чарлзу… – Он вздохнул и затих. Он лежал так тихо, что на мгновение Эдвард подумал, что худшее уже произошло. Однако грудь герцога чуть заметно вздымалась – он был все еще жив.
В гнетущей тишине комнаты послышался отдаленный стук копыт. В тот же миг умирающий вздрогнул, приободрившись, и, приподнявшись на локтях, сел в кровати.
– Чарлз, – сдавленно прошептал Дарем. Лицо у него стало пепельно-серым. – Чарлз… Это ведь он, Эдвард?
Эдвард бросился к окну. Он заметил, как мелькнул красный китель, за мгновение до того, как визитер скрылся из виду, ступив под фронтон над главным входом.
– Это Джерард, отец.
– А, – сказал Дарем, – без сил опустившись на подушки. – Славный мальчик, Джерард.
Эдвард криво усмехнулся. Отец попытался скрыть разочарование, но ему это плохо удалось. Однако Эдвард был рад уже тому, что приехал хотя бы младший брат.
– Я пойду и приведу его.
– Да, – пробормотал Дарем, – мне будет приятно его увидеть. А Чарлз… Чарлз скоро приедет?
– С минуты на минуту, – снова сказал Эдвард и выскользнул за дверь.
Ему на смену в комнату тут же вошел доктор. А Джерард уже бежал вверх по лестнице.
– Я опоздал? – с тревогой спросил он.
Эдвард покачал головой. Джерард выдохнул и провел ладонью по волосам. Темные волосы его были влажными от пота, и пыль покрывала его с головы до пят.
– Слава Богу. Я скакал весь день, едва не загнал бедного коня. – Он посмотрел на Эдварда. – Чарли здесь?
– От него ни слуху ни духу, как обычно, – пробормотал Эдвард. Они вместе шли по коридору к спальне отца. – Отец попросил его приехать еще два дня назад.
– Ну что же, кое-что никогда не меняется, – со вздохом констатировал Джерард и расстегнул несколько верхних пуговиц на кителе. – Мне бы помыться.
Эдвард кивнул:
– Все уже готово. Только, Джерард, поторопись.
Брат остановился на пороге спальни.
– Так он на самом деле умирает?
Это казалось невероятным даже Эдварду. Дарем был человеком с живым и бурным темпераментом и так же крепок телом и духом, как его сыновья. С тех пор как двадцать лет назад умерла герцогиня, дом герцога являлся оплотом чисто мужских занятий и развлечений, и никто из домочадцев не отдавался этим занятиям с таким самоотречением, как сам герцог Дарем. Эдварду было уже почти восемнадцать, когда братья смогли наконец превзойти отца в меткости, а обскакать герцога им удалось лишь когда семейный врач настрого запретил его светлости садиться в седло после того, как в возрасте семидесяти лет он упал с лошади и повредил себе спину.
Но сейчас Дарему было восемьдесят. Он был пожилым человеком и вот уже больше полугода стремительно угасал. Джерард не видел отца все это время и потому не мог знать, как сильно тот сдал.
– Да, он совсем плох, – сказал Эдвард, отвечая на вопрос брата. – Я удивлюсь, если он переживет эту ночь.
Когда несколько минут спустя младший брат осторожно вошел в комнату умирающего, Эдвард уже вернулся туда и стоял у окна. Дарем велел ему ждать там, чтобы немедленно объявить о появлении Чарли. Интересно, думал Эдвард, что хотел он сообщить Чарли такого важного? Видит Бог, Чарли вот уже лет десять, а то и больше, нет никакого дела до отца и того, что он имеет ему сказать, и, по всей очевидности, ему и сейчас все равно. Но какие бы слова ни приберег Дарем для своего наследника, он явно придавал им какую-то особую важность, раз так настаивал на том, чтобы быть услышанным.
Скрипнула дверь, и герцог снова резко поднялся и воскликнул:
– Чарлз?
– Нет, отец, это я, Джерард. – В голосе Джерарда не было и намека на обиду. Он прошел к кровати и взял отца за руку. – Эдвард написал мне какую-то ерунду, будто ты заболел, – сказал он. – Вот я и приехал, чтобы вправить ему мозги.
– Но почему ты не привел Чарлза? – уже в агонии воскликнул герцог. – Ах, мальчики!.. Я должен сказать Чарлзу… попросить у него прощения.
