Ростов-на-Дону, лето 1985 года. Город жил своей жизнью, не подозревая, что вскоре наступят перемены, которые перевернут всё вокруг. Но для двоих братьев – Толика и меня, Влада – всё это было далеко. Наши будни крутились вокруг крыш хрущёвок, где старший брат Толик построил своё тайное убежище. Мама редко отпускала меня с ним, но когда удавалось, я чувствовал, что мне открывается совсем другой мир, тот, где нет школьных уроков и навязанных правил.
Толик всегда был для меня чем-то большим, чем просто брат. Он был моим кумиром, героем в кожаной куртке, который знал все о музыке и о жизни. Его любовь к панк-року была не просто увлечением, а идеологией. В нашем доме пластинки западных групп казались запретным плодом, но Толик скупал их у каких-то своих странных знакомых, которые шепотом обсуждали с ним "Рамонес" и "Секс Пистолс". В его логове на крыше стояла старая проигрыватель, где вечно крутилась музыка, от которой у меня в груди билось сердце с особой силой.
– Влад, – сказал он однажды, когда мы сидели на крыше, глядя на огни города, – вот ты думаешь, зачем я тебя сюда таскаю?
Я пожал плечами, ведь ответ, казалось, был прост – я хотел быть как он.
– Нет, брат, дело не в том, что ты просто младший. Дело в том, что ты должен понимать – этот мир не справедлив. Мы живём в системе, которая ломает людей, но музыка, брат, она может дать тебе свободу, – он ударил кулаком по ладони. – Панк-рок, анархия… Это больше, чем бунт против власти. Это бунт против всего, что нас сдерживает.
Я слушал его, пытаясь понять, но тогда это было сложно. Мне было всего четырнадцать, а Толик был на шесть лет старше – он видел больше, знал больше, и я жадно впитывал каждое его слово, стараясь угнаться за его мыслями.
Однажды, когда мы возвращались с его очередных музыкальных поисков, я заметил что-то маленькое и дрожащее на дороге.
– Толик! Смотри! – я указал на маленького воробья, который лежал на асфальте. Одно крыло у него было подломлено, и он слабо дёргался, пытаясь подняться.
– Оставь его, – Толик махнул рукой, но я не мог. Что-то внутри меня сжалось. Я поднял воробья, чувствуя, как его маленькое сердце бьется в моей руке.
– Он умрёт, если мы его не заберём, – сказал я, глядя на брата.
Толик остановился и посмотрел на меня задумчиво.
– Ладно, возьмём его, – неожиданно согласился он. – Но ты должен понять одно, брат. Этот воробей – не просто птица. Это – символ того, как мир работает. Хочешь спасти его? Давай попробуем, но для этого ты должен понять одну вещь.
Мы вернулись на крышу, где Толик достал одну из своих книг. Это была не музыка и не журнал – это был Пётр Кропоткин.
– Читал о взаимопомощи? – спросил он, кивая на раненого воробья.
Я покачал головой.
– Это то, что делает нас сильнее. Не законы, не власть, а взаимопомощь. Даже среди животных, когда один помогает другому, они выживают. Это и есть настоящее анархическое общество, – Толик говорил, а я слушал, как завороженный.
Я не понимал всех сложных идей, которые он озвучивал, но одно было ясно – я должен был вылечить этого воробья. Это был мой первый урок о том, как мир может быть не таким, каким его делают законы и правила. Я выхаживал птицу несколько недель, каждый день приносил ей крошки хлеба и воду. И когда воробей наконец-то взлетел с крыши, Толик засмеялся:
– Теперь ты – Воробей, брат. Ты выжил.
Мы всегда ходили втроём – я, Толик и его друг Славик. Славик был старше меня, но младше Толика на пару лет, и для нас он стал тем, кто знал все закоулки города. Ростов середины 80-х был местом, где жизнь кипела на задворках официальных лозунгов. Мы не были бандой в классическом смысле, но постоянно что-то вытворяли: могли стащить пару бутылок пива из магазина, пробраться на заброшенный завод или сбежать с очередной скучной комсомольской линейки. Толик заводил нас, а мы следовали за ним, как тени.
Однажды ночью мы решили, что пора "сделать что-то посерьёзнее". На этот раз Толик предложил обчистить подвалы местного магазина. Мы долго прятались за домами, пока свет не погас, и милиция не ушла на очередной обход.
– Влад, ты остаёшься тут и смотришь за входом, – приказал Толик, когда мы подошли к заднему двору.
– Почему я? – Я не хотел быть сторожем, хотел участвовать, быть как они.
– Потому что ты ещё не готов, Воробей, – его слова прозвучали строго, но в них не было злости, только забота. – Пока учись, смотри, как это делается.
Толик и Славик исчезли в темноте, а я остался стоять в тени. Сердце колотилось в груди, как бешеное. С одной стороны, меня распирала гордость от того, что я вообще был частью этой "операции", но с другой – страх быть пойманным обжигал руки, державшие дверную ручку. Прошло, наверное, полчаса, прежде чем я услышал шум.
– Милиция! – прошептал я, когда заметил знакомые серые шинели.
В тот момент я почувствовал ледяной ужас. Милиционеры направились прямо к тому месту, где прятались Толик и Славик. Я не знал, что делать. Хотелось крикнуть, но я боялся, что привлеку к себе внимание. В итоге милиция их не заметила – они просто прошли мимо, но этот случай врезался мне в память. В ту ночь мы сбежали без добычи, но она стала для нас знаком – Толик больше не давал мне сторожить.
Мама, конечно, замечала, что мы с братом стали часто пропадать, и ей это не нравилось. Однажды вечером, когда мы вернулись после очередного похода, она встретила нас у двери.
– Опять шлялись где-то? – её голос был полон усталости и тревоги. – Толик, когда ты уже прекратишь втягивать Влада в свои дела?
Толик поднял брови и усмехнулся, словно всё это было пустяками.
– Мама, да не волнуйся ты. Мы просто гуляем, ничего такого.
– Гуляете… – она покачала головой и посмотрела на меня, как будто я был виноват в том, что следую за братом. – Влад, ты хоть понимаешь, чем это может закончиться?
Я молчал. Толик всегда говорил, что мы "сами себе хозяева", и я верил ему. Мама, конечно, не могла этого понять – её мир был другим, миром, где нужно ходить на работу, выполнять указания начальства и не задавать лишних вопросов.
– Я не хочу, чтобы ты закончил, как твой отец, – произнесла она тихо, словно в пустоту.
