Ублюдки шли хоронить меня.
Я чувствовал, что мне не хватит сил отступить или развязать драку. Несколько минут назад враг выскочил, как черт из табакерки, и ударил из ПЗРК, когда мы летели на вертушке на низкой высоте. Вертолет пролетел еще с километр и упал. Хорошенько тряхнуло, рвануло, и я подумал, что на этом все…
Теперь же я не чувствовал чудовищной боли, тело восстановилось, собравшись по кускам. Происходящее вокруг виделось отчетливо.
Я не мог понять, откуда на мне взялся шерстяной плащ пурпурного цвета1. Под плащом железный панцирь. На ногах башмаки, заправленные рваными тряпками. Поножи из железа.
Их было пятеро.
Высокие, крепко сложенные, укутанные в лохмотья, вооруженные. Я разглядел главного. Смуглая кожа, длинные волосы, лицо в грубых шрамах, тяжелый взгляд. Большой нож вместо автомата в ножнах на поясе. В левой руке утырка – мешок, пропитанный кровью. Я сглотнул, стиснул зубы: животные…
Остальные тоже без автоматов…
За спинами приближающейся ко мне группы в небо подымались столбы дыма. Похоже, что покрошили еще ребят.
Пятерка подошла ко мне вплотную и остановилась. Главный скрестил руки на груди. Я уже прикидывал, как выдавлю ему глаза, прежде чем остальные прирежут меня на месте, как вдруг главный вскинул свободную руку, испачканную в запекшейся крови.
– Все в порядке, Спартак? – совсем сухо спросил он.
Я искал возможности грохнуть его и вгрызся бы в глотку зубами, но тело откатывалось слушаться. Однако смутило то, что враг говорил не на русском языке, не на пушту и не на дари2 – он говорил на неизвестном мне наречии. При этом я отлично понял каждое сказанное слово. Посмотрел на своего собеседника внимательней, силясь понять, откуда он знает мой позывной – «Спартак». Главарь, укутанный в красный плащ, оскалился и обнажил зубы, сколотые и сгнившие. Четверо остальных, угрюмые и с тяжелым взором, рассматривали меня в упор. Я вдруг понял, что эти люди вовсе не намерены меня убивать. Будь иначе, они бы давно это сделали.
Один из пятерки, с рыжей бородой и ранней пролысиной, снял с пояса тесак, протянул его мне рукоятью вперед. Я смутно припомнил его название – гладиус3.
– Негоже выходить без оружия за пределы лагеря, – сказал он.
Его ладонь с растопыренными пальцами обтекала затертую костяную рукоять. Я взял клинок из его рук. Подержал холодный тесак в руках, привыкая, все так же чувствуя на себе пристальные взгляды. Рукоять лежала в руке как влитая.
Решили поиграть? Испытывали?
По глазам не скажешь, что под наркотой. Ладно… мне в любом случае нечего терять. Не знаю, на что они рассчитывают, вручая мне тесак, но я показал его кончиком на мешок в руках главного
– Покажи, что там, – процедил я, понимая, что тоже говорю на незнакомом языке.
– Покажи ему, – сказал рыжий.
Я заметил, что с мешочка в руках главного падают крупные капли алой крови. Главный поймал мой взгляд и выпотрошил мешок мне под ноги. На холодный снег выпала отрезанная человеческая голова. Невидящие зрачки уставились в небо. Я внимательно всмотрелся в лицо, понял, что не знаю этого человека и не видел его прежде.
– Тит Лавриний. Его обезглавили, а тело распяли, – со странной ухмылкой пояснил рыжий. – В лагере у него жена и ребенок. Ты должен помнить его, Спартак, Тит присоединился к нам у Везувия4. Легион Висбальда, вторая когорта Дионеда…
– Первая когорта! – поправил молчавший до этого здоровяк с пышными седыми бородой и усами, делавшими квадратным его лицо.
Это не боевики, вдруг понял я. А я нахожусь не в Афганистане. От осознания бросило в холодный пот. Лицо главного исказила гримаса ярости. Он выхватил из ножен свой тесак и вонзил рядом с отрубленной головой.
– Пора возглавить наступление, – процедил он.
Я смотрел на тесак, торчавший из земли, раза в полтора длиннее моего. Позже я вспомнил, что клинок называется спата5, а забрал его головорез в бою, отрубив вместе с тесаком вражескую руку. Я еще не знал, что передо мной один из лучших гладиаторов Кампании6 и Южной Италии, гопломах7 Рут8. А эти люди – пятерка ликторов9, членов моей личной охраны!
Я, боец взвода специального назначения ВДВ с позывным «Спартак», умер, подстреленный из ПЗРК боевиками, и оказался заброшен в далекое прошлое, чтобы возглавить восставших рабов, оказавшись в теле их лидера Спартака.
***
Я вживался в новую роль и по пути в лагерь дотошно расспросил ликторов, заставив тех предоставить всю имеющуюся на данную минуту информацию.
Некто Марк Лициний Красс10 отрезал рабов от материковой суши, развернув линию фортифицированных сооруженийа протяжении 160 стадиев11 вдоль Регийского полуострова12. Рут уверял, что если ничего не изменить, то повстанцев ждет показательная порка и казнь через распятие на холодных вбитых в землю столбах13. Красс брезгливо отказывался от переговоров и грезил о признании сенатом своих заслуг после полного разгрома восставших.
Слушая расклад, я ловил себя на том странном ощущении, что слова наподобие «стадий», «триумф»14, «венок»15 оказываются мне знакомы, при том что слышал я их впервые.
По приходе в лагерь я уже примерно понимал, где я и насколько катастрофична судьба того человека, в теле которого мне довелось оказаться.
В лагере я застал крайне опасные настроения. Люди потрошили повозки с остатками провианта, выворачивали тюки с оружием. Долгая блокада, упадок сил, подстрекательства толкали людей в зубастую пасть римлянина… Обстановка накалилась и требовала незамедлительного вмешательства. Я соображал, что могу изменить и с какой стороны следует подойти к решению обрушившихся на меня проблем.
Опыта управления массами за моей спиной не оказалось, зато имелся колоссальный военный опыт. Его-то и было решено пустить в ход.
Я пригласил к себе Ганника16 и Каста17, командующих костяком армии восставших. Мы долго разговаривали, я выслушал доклад о готовности войска. Расспросил о римлянах, об их позициях и о том, что представляет собой вражеская армия. Осознал, что легионы18 Красса славятся тактикой и выучкой – победить эту машину для убийств невозможно, не противопоставив ей маневренность и дисциплину. Из слов Ганника и Каста я отчетливо понял, что ни первого, ни второго у войска повстанцев нет. Но главное, что я понял, – не стоит тягаться с римлянами там, где они объективно превосходили нас. Следовало найти сильные стороны повстанцев и обратить их в ночной кошмар для римского войска. То, от чего у римлян начнут трястись поджилки, как у нашкодивших пацанов. Такой сильной стороной рабов я видел мастерство ведения гладиаторского боя. Оставалось понять, как достать свой козырь в нужный момент из рукава и надавать им римлянам по заднице. В голове начал складываться план.
