Окрестности поселка Тутуран, Леха
Солнце еще жарко по-летнему грело. Наши повозки двигались легко, так как были почти пустыми. Мы очень удачно поторговали на ярмарке, и теперь зимовать будем хорошо и сыто. Это был мой первый выезд из деревни, и все было для меня новым доселе невиданным, удивительным, манящим.
Дед Стрика задремал, поводья провисли, лошадка мирно брела себе сама, своим звериным чутьем находя дорогу домой, к своему стойлу. Я сидел на телеге рядом и болтал ногами в такт покачиванию повозки. Мы ехали уже долго и я, насмотревшись на дорогу, упал на пустые мешки и глазел на небо, дивясь удивительной и причудливой форме облаков.
– Эй, Леха, – вдруг позвал меня дед. – А метнись-ка и глянь, что там, на полянке лежит.
Я подскочил и посмотрел, куда указывает дед. Действительно на поляне кто-то лежал. Я соскочил с телеги и вприпрыжку побежал посмотреть. Когда я добежал и глянул, мне стало плохо и меня вырвало обедом. И было от чего. На поляне лежал парень, лет двадцати в чудной не здешней одежде. Его голова была окровавлена, один глаз был выбит и висел на каких-то ошметках, из рваной щеки торчали белые зубы, а вся поляна была залита кровью.
Видя, что мне стало плохо, мужики схватили колье и побежали мне на выручку. Но когда подошли ближе поняли, что со мной и дядька Фекл увел меня к телегам. Мимо прокряхтел дед Стрика. Он долго спорил с мужиками и видимо переспорил их так как они взяли того парня и уложили к деду в телегу. Гром сказал, что найда еще жив, но явно не жилец. Видно забруды его побили и оставили умирать.
Дед Стрика сказал, что поедет ходко и защелкал кнутом, чтоб каурая быстрее шевелила копытами.
Поселок Тутуран, дед Стрика
Чуть не загнав кобылу я подъехал к дому нашей Веды, что жила на отшибе. Баба она была сварливая и всегда страшно ругалась, если к ней на подворье заходили без дела. Но, тем не менее, с тех пор как она поселилась у нас, хвори обходили нас стороной и даже забруды не особо озорничали. За то и терпели все ее скверный характер.
– Что несешься как оглашенный, чуть ворота не своротил! – Начала Веда, как только вышла на крыльцо.
– Дык, молод помирает, помоги, сделай милость.
Бабка обошла телегу, рассматривая парня.
– Да в уме ли ты старый, ему жить то осталось, что воробью скакнуть, да и что я могу? И чудной он какой, может лучше сразу к священнику, чтоб душа легко отлетела?
Я задумался, может и судьба у него такая, помереть молодым.
– А может, попробуешь?
– Да почто он тебе.
– Когда-то караванщики меня также от смерти спасли, и видишь, сколько прожил. А не было мне случая спасти другого, значит, жил я спасти его. Долг мой это за жизнь длинную. Не прогневись, помоги, а я уж отработаю.
– Ладно, старый, сочтемся, коли справлюсь. Тащи его в дом, а я подсоблю.
Мы затащили парня в ее дом в гостевую горницу. Перво-наперво она обмыла его лицо и осмотрела. Оборвала ошметки глаза и резко развернулась ко мне.
– А ты стоишь чего? А? Пошел к лешему али дел нет по хозяйству?
– Пошел я Веда, уж не серчай так сильно.
– Да ладно тебе, я не со зла.
Выйдя из дому, я взял под уздцы лошадку и неспешно повел ее домой. Походить ей надо было дать, аж дрожала бедная так набегалась на старости. Я почесал ее между ушами, и посмотрела она на меня добрым своим глазом, как бы понимая, что не без толку я гнал ее, а чтоб жизнь спасти.
На следующий день привез я бабке подношение, чтоб не гневалась она за нахлебника.
– Жив пока найда твой. Но бит он сильно. Еще не ведаю, выживет ли. Ступай себе пока. Как что надо будет, сама скажу.
Я поклонился и пошел назад, оставив подношение. Строга бабка Веда да справедлива. Коли назначит плату – платить надо. Но никогда плата за ее помощь никому в тягость не была. С бедного возьмет мало, а с богатого много, по достатку, стало быть.
Почти луна сменилася, как вспомнила она обо мне и птицу свою ворона прислала. Ворон тот человечьим языком говорил и все сказывал, что Веда сказать кому хотела. Сказала мне птица колдовская, чтоб шел я в лес и добыл медведя для найды, чтоб жил он.
Собрал я мужиков и пошли мы в лес зверя дикого травить. Попался нам медведь огромный, что в шесть рогатин удержать лишь смогли, когда остальные кольём его забивали. Так здоров он был, что пришлось нам свежевать его сразу и кусками в телегу носить. Осмотрела Веда гору мяса, что привезли мы, и сказала нам, чтоб солили мясо и в дом несли. Дала она пуд соли для этого. А уж когда заносили мясо мы, я в щелочку посмотрел. Жив найда, только лицо все в пузырях, весь мокрый, горячка бьет его и бредил он, на чужом языке говорил в бреду горячечном. Цыкнула на нас зубом старая, и вылетели мы из горницы как стая мышей котом пуганная. Боялись ее все.
Тихо прошла зима за заботами домашними. Ничего, не голодно было, а сыто даже. Мужики разухабились после охоты удачной и взяли еще пять медведей, да оленей без счету. Мяса зимой у нас было достаточно.
Прошли холода лютые, морозы спали. Пошел я проведать кузнеца, отца Лехи, что тогда со мною был. Он, как и бабка Веда на том самом краю жил. Иду и слышу у Веды на дворе дрова рубят. Странно думаю, что ж не позвала меня, должен я ей. Подхожу, смотрю в щель заборную, так найда мой работает топориком. Приладила она его по хозяйству. И ладно так рубит, как не в первой ему.
Пришел к кузнецу, а тот и говорит, что найда уж дней десять работает. Он лесу завез ей вот он и рубит. А завтра говорит в помощники к нему придет. Делу кузнечному учиться. Вот так найда и стал кузнецом.
Бабка его Тёмом прозвала, так как темна его голова стала. Забыл он, какого роду племени и имя забыл свое. Еще кузнец сказывал, что вновь два глаза тот имеет. Только цвета они разного. Один зеленый с горчинкой, а другой карий – медвежий. Бабка видать глаз ему медвежий поставила. Лицо тоже поправила, только шрам густой от глаза к уху остался, а так вполне лицо человеческое, даже приличное людям глядеть.
По весне оказалось, что у Тёма талант кузнечный. За зиму плуги чудные поделал, хоть и тяжелы они стали, но даже малец с ними мог справиться, сами собой пахали и глубину держали. Еще на плугах его два лемеха было, так, что вспахали мы землю быстро очень и лошади не сильно уставали, так как плуги были железом окованы и резали землю как нож воду. Мужики подумали, семена посчитали и еще поле целины распахали. И это плуги его вынесли. Не без того, что ломались, но дело двигалось споро. Скоро наша деревня самой хлебной будет.
