Деревянные церкви Руси.
Перекошены древние стены…
Подойди и о многом спроси –
В этих срубах есть сердце и вены…
(«Владимирская Русь», группа «Черный Кофе»)
Покосившийся деревянный сруб. Надломившийся крест, склоненный к земле. Заброшенная обитель своим внутренним дыханием притягивает длинные стебли травы заросшего погоста, хлипкие ветки кустарников и даже толстые ветви деревьев. Манит своим священным вдохом и ее – маленькую рыжеволосую девчонку. Шепот. Многоголосый шепот зовет ее. Сопровождаемый перезвоном колокола и минорными нотами. Алиса входит в опустевший храм. Церковная утварь. Иконы на стенах. Алтарь. Она подходит к священному ложу. Трогает трещины и червоточины потемневшего от времени дерева. Громко хлопает полусгнившая дверь за спиной. Возле «ворот» призрачный силуэт. Без лица. Загорается огонь. Сначала на оплавленных кривых свечах. Затем повсюду, поглощая убранство деревянной церкви. Алисе трудно дышать. Она задыхается от едкого дыма…
Просыпается с хрипом, со сбитым сердцебиением, в мокрой от пота постели. Тревожный взгляд на самое дорогое в ее жизни. Там спокойствие, тихое мирное дыхание…
Алисе шестнадцать. Молодая мать, ставшая родительницей в четырнадцать. В современном мире это уже никакая не странность и дикость, а в некоторых странах абсолютная норма. Не отклонение.
Отклонением от нормы, и вполне обоснованно, принято считать аутичность ребенка или замедление в процессе его развития. Физическая и умственная отсталость.
Воля, Волька, ее «волчонок» до годовалого возраста не реагировал на свет, на звуки и даже на голос собственной приходящей в отчаяние от происходящего матери. Ребенок выглядел пугающе безжизненным, вечно смотрящим в пустоту. Только иногда и, как правило, в непогоду, его черные глаза «оживали», окрашиваясь в желтый цвет. Но это были мгновения, и Алисе казалось, что это лишь ее галлюцинации – побочный эффект от ее успокоительных и антидепрессантов, выписанных психиатром. К этому склонялся и педиатр, следящий за ростом мальчика, выслушивая «необоснованные» тревоги матери.
Пришло время крещения мальчика. И этот обряд не мог пройти без участия Галины – матери Алисы. Верующей, и даже фанатично набожно с определенного момента своей жизни, женщины. Которая с содроганием вспоминает пережитые памятные события, заставившие ее окончательно уверовать в существование бога и… его противоположности.
Гала буквально уговаривает дочь на крестины сына. И то только потому, что Воля застопорился в развитии, Алиса соглашается с аргументами матери, увидев в крещении возможную попытку избавления от недуга. Соглашается, но… в назначенный день жалеет об этом.
День не задался с самого утра. Разбитое штормовыми порывами ветра окно. Мертвая птица на подоконнике. Сгоревший под утюгом платок, ставший причиной возгорания, хоть и быстро ликвидированного Алисой. Волька, «безжизненный», инертный до этого утра, машет руками и ногами, не давая себя одеть. Впопыхах обваренная пролитым кипятком голень ее собственной ноги.
– Давай отложим? – Алиса плакала в трубку телефона, отвечая на звонок ждущей ее с Волькой матери. – Это невыносимо…
– Или сейчас, или никогда! – Галина была неумолима. – Пойми, девочка, эти все препятствия – они… от лукавого; если не сделать нами намеченного, то, что происходит сейчас с тобой, превратится в обыденность и станет в разы хуже… Хочешь, я приеду за вами?
– Нет, – Алиса внезапно взяла себя в руки, глядя на вдруг затихшего, словно слушающего ее Вольку. – Я справлюсь.
Справиться получилось только частично. Она бежала с сыном на руках среди падающих веток деревьев во время грозы, сопровождаемой ураганным ветром. Ни одно транспортное средство не шло в сторону храма. Шел трамвай, электрическая линия которого была обесточена в момент попадания в крышу вагона разряда молнии. Алиса бежала снова. Насквозь мокрая, дрожащая от холода. Вот уже видны сверкающие сусальным золотом купола церкви в проеме между зданий. Слышится шепот то ли молитвы, то ли еще чего-то сквозь гром и разряды молний. Дерганья Вольки на ее руках, как назло мешающего бежать. Мать с сыном едва не попадают под тормозящую в сантиметрах от них машину…
Переход проезжей части. Дом, улица, поворот, еще улица. Храм за очередным углом дома. Молящаяся мать возле входа в храм. Последний рывок Алисы с бьющимся на ее руках ребенком. Взгляд ее, полный мольбы, направлен на святое место.
Дверь церкви открывается, священник на ее пороге. Беглый взгляд на Галу. Следующий – на спешащую с Волькой на руках Алису. Он поднимает крест направленным в сторону Алисы движением, его губы шевелятся. Порыв шквального ливня бьет больно Алису по лицу. Она, спотыкаясь и падая, роняет Вольку на газон. Склонившись над плачущим ребенком, видит желтый отблеск молний в его глазах.
– Нет… – Она прижимает сына к груди. – Прости меня, малыш, прости.
Взгляд на порог храма – на его лестнице падшая ниц фигура Галы. Дверь перед ней наглухо закрыта. Мать на коленях, склонившись к мраморным ступеням, качается в поклонах.
Алиса идет домой пешком. И с каждым шагом отдаления от церкви спокойней становится ребенок на ее руках. Непогода затихает. Ветер разгоняет тучи. Возле дома их даже «встречает» солнце. Волька мирно засыпает. Нежный поцелуй. Очередное материнское «прости»…
Но странности продолжились: несостоявшееся крещение, словно пробудив жизнь в ребенке, дало толчок к его развитию. И причем, к стремительному…
В два с лишним года Волька выглядел на все шесть лет, бегло читал, считал, умножая и деля в уме трех-четырехзначные числа, рисовал непонятные для Алисы формулы, знаки, пантакли и говорил на разных языках, которые не понимала ни мать, ни редкие очевидцы, случайно слышащие это.
Подобный старт в развитии выровнял эмоциональное состояние Алисы, но впоследствии он же породил и страхи. Как и люди, проявившие к мальчику внезапный интерес. Визуально это были представители христианской веры, но их взгляды не говорили о милосердии и доброте, напротив, в них читался гнев и озлобленность, и именно к ребенку. Их навязчивость превратилась в преследование. Приводящее в ужас Алису, испытывающую страх за себя и, в первую очередь, за Вольку.
Жизнь – это семья, дом, быт, но и также необходимость посещения городских инстанций: администрации, магазинов, больниц… А возле их дома на улице все чаще стали появляться пугающие Алису личности. И это не галлюцинации от лекарственных препаратов. Люди из плоти и крови. Чьи взгляды на ребенка наполнены не только ненавистью, но и стремлением отнять жизнь ее сына. Алиса вынуждена была обращаться к матери, живущей при монастыре, чтобы просто по необходимости отлучиться из дома. И это оказалось ошибкой…
