I
Не устаю удивляться, как быстро в этом мире доводятся до конца начинания, на которые в оставленной мной реальности потребовались бы годы. Но факт есть факт: «Заря» готова и ждёт экипаж, в составе которого значусь и я, Алексей Геннадьевич Монахов. Корабль всего три дня, как прибыл на лунную орбиту – своим ходом, отстыковавшись от достроечного пирса орбитальной верфи «Китти Хок». Это перегон был задуман, как испытательный – за два дня перелёта инженеры непрерывно гоняли тестовые программы, возились с наладками бортового оборудования – и теперь готовы передать нам корабль в полной исправности и готовности. Ну а мы, первый его экипаж, уже две недели не вылезаем из аудиторий Центра Подготовки, где нам объясняли, что план полёта отныне перевёрнут с ног на голову – и разбираться нам с этим придётся уже на борту, по пути к цели.
Незадолго до отправления на орбиту нас всех развезли по домам – отдыхать, готовиться, прощаться с семьями. И вот я стою в прихожей квартиры на улице Крупской, дом восемнадцать и не могу оторвать глаз от стрелок настенных часов, отсчитывающих последние мои минуты в родном доме…
Жить с собакой – это здорово, это замечательно. Весело, порой шумно, особенно когда пушистое счастье начинает ни с того ни с сего гавкать с балкона на окружающий мир – и мило-уютно-щенячно. Но в жизни с собакой есть один момент, который буквально бьёт тебя под дых, без замаха, на противоходе. Это случается каждый раз, и ничего нельзя с этим сделать – ни подстраховаться, ни привыкнуть.
Самое сложное с собакой – это уходить из дома.
Даже с такой, как у меня солнечно-золотистой, понятливой Маленькой Собаченькой, которая разве что человечьим голосом не говорит – да и то, подозреваю, ленится. Собираешься вот так в прихожей – а она тихонько выцокивает когтями по коридорной плитке, садится рядом так, чтобы не мешать, – и смотрит. Молча.
Эта ушастая поганка просто смотрит тебе в душу, слегка наклонив головёнку, и в этом взгляде без всякой коробочки-смыслоуловителя – все видно. Весь спектр эмоций навсегда, навечно бросаемого живого существа.
«…ты же… когда-нибудь… вернешься, да?..»
И молчит. И лишь когда закроешь дверь, пойдешь к лифту – будет скулить. И напрасно мама будет плясать вокруг неё с кусочком сыра – слопает, облизнётся и продолжит. Тихо, жалобно. Обреченно.
И ничего этой лохматой вымогательнице не скажешь. Сама все понимает. Обычно ты знаешь, что вернешься через час или через день, и даже улыбаешься на прощание – мол, не дрейфь, Собаченька, все будет и очень скоро…
Обычно – но только не сегодня. Да она ведь знает, куда я отправляюсь – сама была там и не раз, а потому иллюзий в этой ушастой головёнке нет. Потому что я отбываю надолго. В космос. А её, прошедшую специальную подготовку, владелицу единственного в мире специального собачьего скафандра, обладательницу полудюжины титулов вроде «первая собака на Луне», «первая собака на орбитальной станции» «собака-рекордсменка по времени пребывания в космосе» и прочее – не беру. Оставляю на дне гравитационного колодца. Надолго.
Вердикт ветеринаров окончателен и обжалованью не подлежит: длительное пребывание в условиях пониженной силы тяжести губительно сказывается на собачьих суставах. Они у ретриверов вообще слабое место, а тут усугубилось, добавило болячек, так что, ещё один визит на орбиту – и обратно зверюга вернётся уже инвалидом. На Земле же суставы со временем придут в порядок – особенно если собака будет получать положенную долю физических нагрузок. Ну, с этим как раз проблем не будет: дед, отправляясь на охоту, каждый раз берёт её с собой, да и здесь, в Москве, хватает и парков, и собачьих площадок с таким же, как она, хвостатыми хулиганьём.
Стрелки еле ползут. Вот-вот из раскрытого окна раздастся требовательный гудок – серебристая, «Юность» с эмблемой Проекта на борту торопит замешкавшегося пассажира. Чемодан – пижонский, на колёсиках и с выдвижной ручкой, украшенный той же эмблемой – стоит у двери, а на мордахе у Маленькой Собаченьки вся печаль хвостато-ушастого племени. У меня – тоже. Грустный момент, даже когда знаешь, что все будет хорошо и вернёшься, дайте только срок. Но, положа руку на сердце – могу ли я сейчас пообещать это с полной уверенностью? И неважно кому – золотистому чуду, что тоскливо смотрит на меня сейчас, маме, которая предпочла уйти в комнату, чтобы я не видел её слёз, или отцу, ожидающему меня внизу? Нет, а потому – не буду даже и пытаться. Просто потреплю собаку по лохматой башке, крикну «мам, я пошёл!» – словно вышел на четверть часа в соседний магазин – и аккуратно прикрою за собой дверь.
«Юность» прощально квакнула клаксоном и зашуршала шинами в сторону улицы Крупской. Я поискал взглядом наши окна, помахал рукой маме – вон она, у окошка, с платком у глаз. Отец деликатно отвернулся и делает вид, что изучает последний номер «Науки и жизни»… Я устроился поудобнее и стал вспоминать разговор, состоявшийся два с половиной месяца назад – и неожиданно перевернувший наши планы без преувеличения, с ног на голову.
– С постройкой корабля возникли непредвиденные сложности. Мы пока не стали объявлять официально, но вам, разумеется, следует знать.
После еженедельного семинара для будущих членов экипажа «Зари», отец нагнал нас – меня, Юльку и Юрку-Кащея – в холле конференц-корпуса и пригласил к себе в кабинет, на третий этаж нового здания Центра Подготовки. Там нас уже ждали. Кто именно, спросите? Конечно же, тот, кто обычно и доносит до нас все главные новости, так или иначе связанные с Проектом. Увы, далеко не всегда приятные.
Я никак не отреагировал на сообщение, лишь покосился на Юльку. Отец ещё вчера рассказал мне всё, взяв слово пока молчать – и не приведи Бог, она догадается, что я был в курсе и не поделился! А ведь запросто, она словно мысли мои читает.
Но нет, обошлось. Юлька даже не посмотрела в мою сторону, только прерывисто вздохнула. А вот Юрка-Кащей не сумел сдержать эмоций – вскочил, едва не опрокинув кресло.
– Но, как же так, Евгений Петрович? Уже ведь трижды сдвигали! А вдруг они там, на «Лагранже», не дождутся? Из последних сил ведь держатся ребята!
