Кругом только Чёрное. На этом фоне проступают несколько светлых точек. Это светятся окна в нескольких старых покосившихся избушках, в деревеньке, которую до горизонта окружает снежное поле.
По снежному полю бежит большая белая собака, похожая на волка. Воет вьюга, с порывом ветра снег глухо бьёт об одно освещённое окно. Собака подбегает и заглядывает в это окно. Её прозрачные, как льдинки, голубые глаза почти не различимы за снежными узорами на стекле. За оконным переплётом видно комнату. Обстановка в комнате старенькая и строгая. За круглым столом, накрытым простой клеёнкой, на табуретках сидят две старушки и молча пьют чай. Собака стоит и смотрит.
Старушки собаку не замечают. Одна из них – высокая и худая, вторая – маленькая и толстенькая. Они смотрят фигурное катание по телевизору. Вдруг толстенькая старушка спрашивает худую:
– Нюр, а вот ты-то как думаш, бог есь?
Худая мгновенно отвечает:
– Есь! – не поворачивая головы.
Но толстенькая смотрит на единственное украшение комнаты, репродукцию «Ходоки у Ленина» на шкафу с книгами и продолжает:
– А вот я думаю, зачем ж то ему быть? Корову-то я и сама за сиськи дою…
Худая строго поджимает губы:
– Замолчи, Шур. Мешаешь.
Толстенькая виновато ёрзает на стуле и они дальше смотрят фигурное катание. Там красивый фигурист в блестящем костюме исполняет сложный трюк, подняв вихрь ледяной крошки и сорвав бурю аплодисментов.
– От Плющенко даёт! (замечает баба Шура, не выдержав молчания).
Когда баба Шура потом идёт домой, вьюга всё воет и воет, пытаясь сбить с её ног. А большая белая собака, незамеченная, наблюдает за ней, стоя неподвижно за сугробами. Уже у себя, перед тем как лечь спать, баба Шура в темноте зажигает свечку и старательно крестится на образа. У её ног трётся серый кот, а потом запрыгивает на постель и сворачивается спать в ногах у хозяйки. Старушка ворчит на него, «отвяжись, заманал уже», но терпит, от себя не прогоняет. За ночь вьюга так и не утихает.
Короткая стрелка на ходиках бабы Шуры совершает полукруг. Рассветает, но солнца не видно за тучами.
Баба Нюра и днём читает книги. Что-то выписывает, делает пометки. Баба Шура днём вяжет крючком какой-то узор.
Вечером старушки пьют чай и смотрят фигурное катание уже в гостях у бабы Шуры. У неё в комнате вся стенка завешена фотографиями детей и внуков, и повсюду лежат вязанные салфеточки, а вот шкафов с книгами нет. В центре её фотогаллереи – большой портрет белобрысого носатого мужчины, в гимнастерке без погон и с медалью на груди.
Серый кот вьюном вьётся вокруг хозяйки, а она не прекращает с ним ворчливую перебранку, вполголоса, чтобы не мешать гостье смотреть телевизор. Порою кажется, что кот специально вытворяет мелкие пакости, чтобы у хозяйки был лишний повод его поругать. Так, он неожиданно вспрыгивает на стол в момент постановки на него самовара и получает за это удар по спине полотенцем и смачное «ах ты, собака!». Вообще, баба Шура не устает придумывать для кота всё новые и новые обидные прозвища. Он и «задница мохнатая», и «тварь полосатая», и даже «кот Ягудин», по фамилии главного соперника любимого фигуриста… Гостья же исподтишка наблюдает за этой парочкой, видно, что не впервой удивляясь их странным отношениям.
Вчерашний красивый фигурист сегодня и вовсе срывает ураган восторгов. Тут и крики браво, и дождь плюшевых игрушек в подарок, и девичьи слёзы на трибунах. Вдруг баба Нюра, глядя на него, печально замечает:
– А похож Плющенко на твоего Лёньку в молодости. Хоть бы выиграл!
Баба Шура неожиданно сердито отвечает:
– Ничё не похож! – и начинает сердито громко стучать ложкой в стакане.
Теперь Нюра обиженно замолкает. Наступает пауза. В тишине громко тикают ходики. Кот мурлычет, прыгает к хозяйке на колени и ласково тычется мордочкой в лицо, но она злобно сталкивает его на пол. Тот жалобно мяучит и забивается под стул. Тогда по лицу бабы Нюры пробегает какая-то тень. Она резко встаёт, со звоном поставив чашку:
– Ну ладно, насиделась я!
Потом баба Нюра идёт к себе домой, и вьюга утихает, мирно укладываясь к её ногам. Только вот старушка машинально продолжает зажмуривать от снежинок глаза. Да и не снежинки это у неё на лице, они больше не летят. Что же тогда она вытирает варежкой, откуда эти капельки?
Позже, у себя дома, перед сном баба Нюра берёт с полки книжку и пытается читать. Но мысли не дают ей сосредоточиться, и она просто лежит с книгой в руках, глядя куда-то в дальний угол. Так и засыпает при свете лампы, выронив чтение из рук.
Ночью вьюга совсем прекращается. Теперь деревня со всех сторон окончательно занесена снегом. Маленькие домики спрятались посреди больших сугробов, и между ними проложены узкие тропинки. Стрелки на ходиках бабы Шуры совершают пол-круга. Утром на небе слегка проступает солнце.
В бледном солнечном луче кот играет с клубком в комнате у бабы Шуры. Самой бабы Шуры нет. Вдруг, скрипнув дверью, входит запыхавшаяся высокая прямая фигура, против света лица не видно. Клубок катится прямо к её ногам, за ним прыгает котик. Фигура наклоняется, подхватывает кота и быстро скрывается за дверным проёмом.
Чуть позже входит баба Шура. Она с бидоном молока в руках. Задевая ногой клубок у дверей, но не замечая его, она проходит в кухню и отливает немного молока в миску, которую ставит у печки. Затем снимает ватник и садится в старенькое кресло у окна. Берёт в руки спицы. Тянет нить из корзинки с вязанием и обнаруживает, что клубок укатился к самым дверям. Она с кряхтением и ворчанием подбирает его и, поминая «наглого котяру», усаживается вязать. Мирно тикают ходики и спустя некоторое время старушка засыпает.
Проснувшись от боя часов, старушка сразу проверяет, не укатился ли клубок. Но клубок на месте в корзинке, и старушку это очень удивляет. Она оглядывается, и замечает, что миска с молоком стоит полная, нетронутая. Баба Шура слабо зовёт «кис-кис-кис», потом замечает на кровати, на верхней подушке, характерную вмятинку от кошачьего тельца – опустевшее кошачье лежбище, и пускается на поиски. Но на печке пусто, подоконники тоже необитаемы. Старушка начинает заглядывать во все углы. Она ищет повсюду до тех пор, пока в глазах у неё не начинают мелькать круговоротом стол, сервант, комод, портреты родственников на стене и образа над телевизором. Сердитые призывы «паразитуса» постепенно сменяются на жалобные, а потом и вовсе ласковые «васяточки». Наконец баба Шура без сил падает на стул.
Запыхавшаяся старушка пытается отдышаться, но тут её взгляд снова падает на кровать. В странном порыве баба Шура бросается к кровати и вытаскивает из-под неё большую картонную коробку. Сверху действительно оказывается что-то мохнатое, похожее на кота. Баба Шура радостно хватает это мохнатое в руки, но это всего лишь старая шапка. Старушка зачем-то внимательно рассматривает её со всех сторон. Наконец, спохватившись, отбрасывает. И тут замечает внутри что-то белое. Это связка писем. Баба Шура бегло просматривает пару верхних и, вдруг, очень медленно, заползает обратно на стул. Сидит без движения, долго. Начинает темнеть.
