Мое рождение и мои родственники
В «Википедии» значатся два Михаила Грушевских. Один – политический деятель Украины, профессор Львовского университета, основатель украинской научной историографии. Он умер в 1934 году, и в разных городах Украины ему установлены памятники. Я уже не говорю о том, что он изображен на 50-гривневой купюре. Раньше во время гастролей люди в шутку просили: «Распишитесь на своей банкноте». Никакие родственные узы меня с этим человеком не связывают, а украинские корни – да, есть. Бабушка по маминой линии была из Киева, а дедушка – из Одессы.
Я же появился на свет 29 декабря 1964 года в Москве. То есть за два дня до Нового года. Ну что тут поделаешь! Я жертва обстоятельств. Кстати, покойная матушка всегда благодарила меня, что не стал тянуть, иначе бы ни одного трезвого доктора не оказалось. В общем, говорила, что сын у нее сознательный. Так оно и есть. У меня повышенное чувство ответственности и щепетильность во всем. Но, конечно, дата дня рождения создает определенные сложности. Помню, как несколько лет назад в свой день рождения вел концерт в каком-то министерстве. Статусная новогодняя программа, хорошие артисты… В самом начале меня поздравили. Но из-за пробок многие опаздывали и не знали этого. Получалось комично: каждый вновь прибывший выходил на сцену и чествовал Грушевского… К концу мероприятия у зала была истерика. На двадцатом человеке, который спросил: «А вы в курсе, что сегодня за день?» – зрители закричали: «Знаем, знаем, давайте дальше!»
Когда я родился, мы жили на Чистопрудном бульваре. Это была, естественно, коммуналка. Дом, рядом с которым сейчас легендарный театр «Современник», а тогда был не менее легендарный кинотеатр «Колизей». Этот дом сейчас стоит на своем месте. Как ни странно, его не снесли.
Наиболее яркое воспоминание из детства, конечно, сами Чистые пруды. А точнее – каток, потому что все-таки это музыка, это атмосфера, особенно в новогоднем обрамлении. И еще помню из детства индийский ресторан или кафе, которое стояло во главе пруда. По-моему, его уже нет.
Смутно помню картинки из детства: как мама ведет меня из детского сада, как мы обсуждаем события дня в детском саду. А еще – но это уже больше с маминых слов, – она мне рассказывала про мою привычку разговаривать с памятником Александру Сергеевичу Грибоедовy (слава богу, он сейчас на месте). По словам моей мамочки, светлая ей память, я подходил к памятнику Грибоедову и говорил: «Здравствуйте, дяденька Александр Сергеевич Грибоедов». Почему я именно его в качестве собеседника выбирал, сейчас понять сложно, но именно Грибоедову я рассказывал о своих достижениях. Что отвечал мне Александр Сергеевич, история умалчивает.
Помню, что я очень любил декламировать. Детская память, конечно, удивительная вещь, но точно помню, как я в троллейбусе рассказывал «Дед Мазай и зайцы». Мама меня проверяла. Наверное, это было в начальных классах школы. Начал с того, что рассказывал маме, но потом и весь троллейбус подключился, потому что в какой-то момент я декламировал уже для всех пассажиров.
Или вот еще какие-то вспышки. Помню жизнь на Чистопрудном бульваре, примерно помню квартиру на третьем этаже. А на четвертом жила тетя Света – она ушла из жизни лет десять назад. Это была мамина подруга, с которой они дружили 76 лет, с маминого практически рождения. Они подружились и эту дружбу пронесли, собственно, до маминого ухода из жизни. И я любил бывать у тети Светы, потому что она меня подкармливала шоколадными конфетами, которые я обожал, и она для меня была как вторая мама – у нее не было семьи, не было детей, и тетя Света относилась ко мне, наверное, как к своему ребенку, баловала и всячески заботилась.
Воспоминания о Чистопрудном бульваре накладываются у меня еще и на то, что я в школьные годы пошел в шахматную секцию, которая располагалась рядом. Это был Дворец пионеров имени Крупской, и находился он, собственно, в тех краях. Наверное, у меня происходит наложение уже более осознанного школьного времени, потому что я сам на метро ездил от метро «Щербаковская» на станцию метро «Тургеневская» (она же «Кировская») и ходил в ту же секцию. Трудно отделить воспоминания школьных лет от того периода коммунальной квартиры.
В 1969 году с Чистопрудного бульвара судьба меня перебросила вместе с моей семьей в район Проспекта Мира. На северо-восток столицы нашей родины, тогда станция метро там «Щербаковская» называлась. И вот на Маломосковской улице прошли примерно тридцать три года моей дальнейшей жизни.
Я так и не выяснил, кто такой был этот Щербаковский. Или Щербаков. По-моему, какой-то революционный деятель. В 1991 году «Щербаковская» в один день стала «Алексеевской». Тогда все оптом переименовали, пострадали даже и Чехов с Горьким, и многие под руку попались. Ну, я не знаю, был ли в этом большой смысл, но то, что касалось сомнительных революционных деятелей, наверное, да, а то, что касалось деятелей русской культуры и искусства, может быть, это уже было «too much», как говорим мы, жители Проспекта Мира, диалект у нас такой.
Почему мы переехали на Маломосковскую? Отдельная квартира, расселение коммуналок – наверное, это было как-то взаимосвязано. Мой дедушка по маминой линии, Мирон Исаакович, получил квартиру на работе. Он трудился в организации, которую тогда принято было называть «почтовый ящик» – оборонное предприятие, работавшее на космическую отрасль.
Мой дедушка – уникальный человек. Он был одессит, человек с фонтанирующим чувством юмора. У него были такие заготовки на все случаи жизни, что он отдельными конструкциями мог на любом празднике рассмешить собравшуюся публику. Человек, имевший три класса образования, работал в серьезном «почтовом ящике» и занимался там снабженческими делами. Наукой он никогда не занимался, но за счет темперамента, чувства юмора и умения коммуницировать (я считаю, что своими лучшими качествами я ему обязан) он был незаменимым человеком. Мне рассказывали, что академик, который возглавлял это НИИ, говорил: «Пригласите Эйдельзона, у нас совещание зашло в тупик». Все переругались, а это значило – зовите моего дедушку. И вот заходил Мирон Исаакович, рассказывал несколько баек или анекдотов, и как-то вселенские вопросы космической науки сдвигались с мертвой точки. Мирон Исаакович вносил такой оживляж в их нудные заседания.
