Мы приехали в Ридж-холл жарким июльским днем. Подъездная аллея вся заросла, и у дома верхушки деревьев смыкались подобно живому зеленому коридору. Я в нетерпении выглянула из кареты. Несмотря на долгую поездку по тряским проселочным дорогам, мне было очень любопытно своими глазами увидеть Ридж-холл, о котором я столько слышала. Дом был небольшим, но крепким; огромные, грубо отесанные камни, из которого он был сложен, давали прохладу даже в жаркий день. Ридж-холл нельзя было назвать красивым, здесь не было ни белых колонн, увитых виноградом и плющом, ни милых беседок у пруда. Заброшенный приземистый дом походил на жилища крестьян, а сад вокруг него был в таком запущенном состоянии, что я засомневалась, найдем ли мы садовника, который сумеет справиться с буйными сорняками и травой. Но этот дом был дорог моему мужу, это было родовое гнездо Риджвиллов, и я уже любила его!
Джон помог мне выбраться из кареты. И вот я стою посреди буйного зеленого великолепия, слегка ошалевшая от свежего воздуха и благословенной тени. Мое черное траурное платье все смялось, я сняла шляпку, наслаждаясь свежим ветерком. Джон с тревогой спросил, как я себя чувствую. Конечно, он врач, и его беспокойство вполне объяснимо. К тому же после пожара в нашем лондонском доме все относятся ко мне чрезмерно ласково и заботливо, словно я пятилетняя малышка, а не взрослая замужняя дама! Я прощаю это только Джону, ибо он один знает, что со смертью моей сестры Сары умерла и часть меня самой. Пожар, унесший ее жизнь, оставил мне страшные глубокие шрамы на щеке, поэтому я ношу густые вуали и избегаю людей. Мне кажется, они все пялятся на мое обезображенное лицо! Нам обоим показалось разумным уехать из города, как только это позволило мое здоровье. Места лучше Ридж-холла было не найти. Джон сжал мою ладонь.
– Вот увидишь, милая, мы будем здесь очень счастливы!
Я улыбнулась ему. Солнце золотило его светлые волосы, он был таким красивым и сильным, мой обожаемый муж, что у меня не было сомнений. Счастье вернется к нам, когда уляжется боль потери, ибо скорбь не должна быть вечной.
Слуга, грубый молодой крестьянин, внес наши дорожные сундуки внутрь. Джон заплатил ему несколько монет и тот поклонился. В этом краю, объяснил он мне, люди тяжело добывают свой хлеб, они суровы и дики, потому что сурова сама жизнь здесь, и этих монет крестьянской семье хватит на целую неделю!
Надеюсь, я не испугал тебя. Но жизнь здесь простая и не имеет ничего общего с лондонской светской жизнью.
Я только улыбнулась его тревогам. В Лондоне мы с сестрой выезжали лишь один сезон. Вскоре Джон сделал мне предложение, и я стала миссис Джон Риджвилл. Я была бесспорно мила и интересна, но Сара была великолепна! Ее ожидало блестящее будущее, но теперь мне предстояло жить за нас обеих.
Дом внутри оказался очень просторным. На тяжелой грубой мебели лежали чехлы, огромный камин в гостиной весь покрылся паутиной и пылью. Потемневшая от времени деревянная лестница вела на второй этаж, где располагались спальни. На всем лежал отпечаток заброшенности, мне предстояло привести дом в порядок. Несколько поколений семьи Риджвиллов использовали Ридж-холл как летнюю резиденцию, а теперь все здесь пришло в запустение.
Вечером я никак не могла заснуть и вышла в сад. Запущенные деревья и кустарники отбрасывали причудливые тени в призрачном лунном свете, словно диковинные создания из сказок. Но я не боялась. Ридж-холлу предстояло стать моим домом, и я должна если не полюбить его, то привыкнуть. Я стояла у края сада, словно у границы волшебного леса, и вдруг вспомнила Сару. В детстве мы играли в фей в нашей ухоженной аккуратной аллее, где садовник мистер Фолли сердился, что мы мнем траву и ломаем ветки. Как чудесно было бы оказаться здесь, где такой простор и свобода! Я немо заплакала. Сара! Сара! Как мне тебя не хватает!
Легкое движение у дерева сперва показалось мне обманом зрения. До боли напрягая глаза, я вглядывалась в темноту. Лишь на миг мне почудилось, что я увидела тонкую девичью фигуру в белоснежной сорочке. Сара! Обдирая босые ноги о густые заросли терна и шиповника, я бросилась вглубь сада, но под деревом никого не было, только качалась яблоневая ветка. Вопреки здравому смыслу я отчаянно хотела, чтобы это была она! С бешено бьющимся сердцем я стояла в волшебной тишине сада, залитая лунным светом, прислушиваясь к своим обезумевшим мыслям. Снова одна! Я вся продрогла и зябко обхватила себя руками. Ночь выдалась холодная. Как воришка, я прокралась назад в дом, осторожно поднялась по лестнице в нашу спальню. Джон крепко спал, раскидав руки по широкой кровати, от моих осторожных шагов не сбился даже ритм его дыхания. Я закрыла окно и украдкой бросила взгляд в сад. В тишине я глухо вскрикнула. На этот раз мне не показалось. У широкой изгороди стоял тот крестьянин, что помогал нам с вещами. Он не отрываясь, жадно смотрел на меня, и я поспешила отойти от окна.
Утром, при ярком солнечном свете вчерашние события уже не казались такими пугающими. Должно быть, я перенервничала и устала с дороги, и еще не переболела Сарой… А крестьянин верно работает в саду. Я постаралась поскорее забыть об этом, тем более, забот у меня хватало. Нужно было привести в порядок дом, найти хорошего садовника и нанять несколько человек для работы в усадьбе. Несколько дней прошли в приятных хлопотах. Три молодые крестьянские девушки отмыли дом сверху донизу, все сияло чистотой, полы были натерты воском, посуда блестела в солнечных лучах, новые занавески колыхались на окнах. Ридж-холл уже не выглядел таким запущенным. Сад тоже преобразился. Я решила не стричь деревья, садовник просто посеял новую траву и очистил сад от сорняков. Мне нравилась свобода, с которой росли здесь деревья, широко раскинув зеленые руки. Мне самой не хватало ее в столице, и теперь я наконец дышала полной грудью! Я не признавалась самой себе, но мне не хотелось менять то место, где я видела или мне казалось, что видела, свою погибшую сестру.
Джон с улыбкой смотрел, как я хлопочу по дому. Я сменила свои траурные платья на простые домашние кофты и юбки, оставив лишь черную косынку на плечи.
– Деревня пошла тебе на пользу, Мари, – сказал он, лаская взглядом мой профиль. Я переставляла посуду в буфете, повернувшись к нему не тронутой пожаром стороной.
– Мне нравится здесь, Джон. Но крестьяне…
Я не знала, как выразить то, что меня угнетало. Девушки, прибиравшиеся в доме, угрюмый садовник и конюх… все они исподтишка разглядывали меня, шептались за моей спиной и замолкали, стоило мне войти в комнату… Люди здесь выглядели одинаково: темноволосые и смуглые от работы в поле. Мои ярко-рыжие волосы и бледная кожа казались им чем-то диковинным и ненормальным. Я чувствовала волну неприязни, но Джон ничего не замечал. И, так как я не сказала ему о случае в саду, то промолчала и об этом.
