Я просыпаюсь каждое утро с мыслями о смерти.
В основном они представляют собой ровный реальный гул, который легко заглушить, прикладывая чуточку усилий и ежедневно принимая таблетки. Но в конце февраля, когда дело близится к годовщине, гул начинает набирать силу, становится громче, четче, его практически невозможно игнорировать. В этот самый день он напоминает грохочущий бас, невероятно разрушительное crescendo[1], раскалывающее голову.
Этот год, третья годовщина стрельбы, не стал исключением. Я встала только после одиннадцати и все равно была измотана из-за проведенной в кошмарах ночи. На телефоне уже поджидали сообщения.
Берегись мартовских ид [2]. Сегодня все в порядке? – от Эшли Чемберс, которая всегда выходит на связь первой.
Мы вшестером стали непосредственными свидетелями стрельбы и выжили. До этого дня мы едва знали друг друга. То есть кто-то из нас ходил на одни и те же уроки. Мы знали, кого как зовут. Все-таки наш округ совсем небольшой. Но до этого дня мы почти не общались друг с другом. И начали поддерживать связь только после стрельбы.
Точнее, пятеро из нас.
Иден Мартинез и Денни Лукас уже ответили. У меня все хорошо. Надеюсь, все сегодня в порядке и У меня все ок. Береги себя сегодня.
Я написала свой ответ: Еще жива. Рада, что вы есть у меня. А потом вернулась в самое начало переписки и посмотрела на имена. Я знала, какие увижу, а какое – нет, и из-за его отсутствия желудок до сих пор скручивает от вины.
Я отложила телефон и надела толстовку и джинсы. Я ничего не смогла съесть – не сегодня. Понимала, что любая оказавшаяся в моем желудке пища все равно выйдет наружу. Я испытала это на собственной шкуре в первую годовщину. А потом и во вторую. Поэтому почистила зубы и умыла лицо, вошла в гостиную и увидела в окно сидящего на ступеньках крыльца парня.
Он сидел, сгорбившись, спиной ко мне. Из-под черной вязаной шапочки выглядывали темно-каштановые завитки волос. Я открыла дверь, но он даже не повернулся.
– Привет, маньяк, – сказала я. – Сколько уже ждешь?
После моих слов Майлс Мэйсон посмотрел на меня своими полузакрытыми карими глазами, из-за которых всегда выглядел сонным.
– Всего несколько минут, – ответил он. Или пробормотал. Майлс почти всегда бормочет. Видели, наверное, первое и единственное после стрельбы интервью с ним, в котором журналист все время просил его говорить ясно и громко. – Просто переписываюсь со всеми. Мы же забираем Денни?
Я кивнула, он поднялся и спустился следом к моему грузовику.
Несмотря всего на одно интервью, Майлса помнят все, кто следил за развитием событий. Его история привлекла много внимания. Он был «необычным героем». Серьезно. Именно такие слова использовались в нескольких статьях.
Как рассказывалось, он бросился на ученицу, которая уже была ранена, заслонив ее от очередных пуль. СМИ подняли шумиху из-за того, что до того дня Майлс находился на грани исключения.
По словам его бабушки, он «дебошир».
По словам одного национального издания, он «молодой человек, который скорее нажал бы на курок, чем защитил своих сверстников».
И я даже не шучу. Это прямая цитата какого-то журналиста, который посчитал нормальным написать это через два дня после того, как этот пятнадцатилетний парень пережил кошмар наяву.
Майлсу не нравилось об этом говорить. Даже со мной.
Я открыла грузовик, и мы сели. Радио не стали включать. Просто слушали шум мотора, пока ехали по пустым улицам нашего района. Уже наступил полдень. Все либо работали, либо учились. В обычной ситуации, пропуская занятия, я беспокоилась бы и нервничала. Боялась бы, что кто-то увидит мой грузовик и доложит маме. Я, в отличие от Майлса, не любила нарушать правила.
Но никто не ждал, что я, Майлс или Денни сегодня пойдем в школу. Никто не накажет нас и даже не отметит наше отсутствие. Все знали, что в этот день, пятнадцатого марта, никто из нас не мог войти в школу.
Через десять минут мы добрались до дома Денни. Он ждал снаружи, сидел на качелях, а в его ногах лежал палевый лабрадор, его поводырь Глиттер. Услышав, что мы уже на подъездной дорожке, он поднялся, и, как только я припарковалась, Глиттер проводила его до грузовика, где Майлс уже открыл для него дверь.
– Здесь тесновато, – сказала я, когда Денни забирался в грузовик. – Придется потесниться.
– Почему Майлс всегда садится посередине? – с притворным возмущением спросил Денни. – Это нечестно.
