Ноябрь. (Весна. Австралия)
1. Лея
Я еще не открыла глаза, когда почувствовала, как его губы скользят по изгибу моего плеча, затем двигаются чуть ниже, оставляя цепочку поцелуев возле моего пупка; сладкие, нежные поцелуи, такие, от которых невольно вздрагиваешь. Я улыбнулась. Улыбка вскоре исчезла, когда я ощутила его теплое дыхание у своих ребер. Рядом с ними. Со словами, которые Аксель однажды вывел пальцами на моей коже, с этими Let it be, что были теперь татуировкой. Я суетливо зашевелилась и открыла глаза. Положила руку ему на щеку и потянула к себе, его рот встретился с моим – и меня охватило спокойствие. Мы разделись в тишине умиротворенного солнечного утра субботы. Я обняла его, когда он в меня вошел. Медленно. Глубоко. Легко. Я изогнула спину, захотев большего – последнего толчка, жесткого и напористого. Не случилось. Я просунула руку между нами и стала трогать себя пальцами. Мы кончили одновременно. Я тяжело дышала. Он постанывал, произнося мое имя. Он отодвинулся на бок, и я уставилась в гладкий белый потолок комнаты. Потом приподнялась с постели, и он взял меня за запястье.
– Уже уходишь? – голос его был мягок.
– Да, у меня много дел.
Я встала и босиком подошла к стулу, где вчера вечером оставила одежду. Лэндон наблюдал, как я одевалась, все так же лежа в постели и закинув руки за голову. Я поправила тонкий пояс юбки и натянула майку. Перекинула через плечо портфель, подаренный братом на Рождество, и по пути к двери собрала волосы в хвостик.
– Эй, погоди. Поцелуй перед уходом, да?
Улыбаясь, я подошла к кровати и наклонилась поцеловать его. Он ласково погладил меня по щеке и удовлетворенно вздохнул.
– Увидимся вечером? – спросил он.
– Не могу, буду в студии допоздна.
– Но сегодня же суббота. – Он был настойчив. – Давай, Лея.
– Извини. Поужинаем завтра?
– Хорошо.
– Я позвоню.
Я спустилась по лестнице из дома. Дневной свет тепло встретил меня под сероватым небом. Я достала из портфеля наушники, взяла леденец и сунула в рот. Проскочила пешеходный переход ровно в ту секунду, когда светофор загорался красным, и пересекла усеянный цветами сквер, служивший коротким путем к моей студии. На самом деле не моей, не совсем. Но я много работала тогда, в студенческие годы, чтобы получить стипендию, позволившую мне иметь небольшое помещение.
Когда я пришла, все было пропитано запахом краски. Я бросила свое барахло на круглое кресло и взяла халат, висевший за дверью. Завязывая пояс, подошла к картине, возвышавшейся на старом чердаке. Меня охватил трепет от созерцания тонких линий изгибающихся волн, пенных брызг и переливающегося солнечного света, который, казалось, скользил по холсту. Я взяла деревянную палитру и смешала несколько оттенков, не отводя глаз от холста, который будто бросал мне какой-то извращенный вызов. Подняв кисточку, я заметила, как рука дрожит от нахлынувших воспоминаний. У меня схватило живот, стоило лишь вспомнить ночь, когда мне пришлось бежать туда, повинуясь внезапному желанию изобразить тот участок пляжа, что был так хорошо мне знаком, хотя прошло уже три года с тех пор, как я была там… Три года без этого кусочка моря, что так не похож на другие. Три года, за которые я здорово изменилась. Три года, что я не видела его. Три года без Акселя.
2. Аксель
Я скользил по стенке волны в слабом свете зари, пока не упал в воду. Погружаясь, закрыл глаза, и звуки внешнего мира стали далеки. Я сделал толчок вверх и понял, что тону. С некоторым усилием мне удалось ухватиться за доску для сёрфинга. Сделал глубокий вдох. Снова и снова. Но ни один из этих глотков воздуха не насытил мои легкие. Я остался там, дрейфуя в одиночестве своего моря, глядя на пенный след и рассеянный свет, пробивавшийся сквозь волны, и гадал, когда же снова смогу дышать.
3. Лея
Я работала всю неделю без перерыва. Порой меня пугала мысль, что это даже не работа, а скорее необходимость или смесь того и другого. Живопись была двигателем моей жизни, причиной, по которой я держалась, была сильной, полной всего, что нужно запечатлеть и излить. Помню, однажды Аксель спросил меня о том, как мне удалось это сделать, а я ответила, что не знаю – просто сделала это.
Я не знала – просто сделала это. Задай он мне этот вопрос некоторое время спустя – ответила бы иначе. Призналась бы, что это был мой выпускной клапан. То, что мне было не под силу выразить словами, я передавала цветами, формами и текстурами. Я бы сказала, что это самое мое и только мое, как ничто другое в мире.
Не будь это мой день рождения, я бы осталась в ту ночь рисовать на своем маленьком чердаке до самого утра, как часто делала по выходным, но университетские друзья настояли на вечеринке, и я не могла отказаться. Я одевалась, вспоминая звонок Блэр за несколько часов до этого: она поздравила меня и попутно поделилась новостью, что ребенок, которого она ждет от Кевина, будет мальчиком. Это был лучший из подарков, которые я собиралась получить в тот день. Я подошла к зеркалу заплести волосы. Они были очень длинными, и я редко их распускала; несколько раз подумывала состричь, но шевелюра напоминала мне о днях, когда я гуляла босиком и жила в доме вдали от остального мира, о днях, когда я не слишком беспокоилась, расчесывать мне волосы или нет. Даже это изменилось. То, как я стала одеваться, – более тщательно. Я старалась контролировать себя, если чувствовала какой-то побудительный импульс, потому что усвоила: импульсы не всегда ведут по верному пути. Я прилагала усилия, чтобы быть спокойнее, обдумывала все, прежде чем нырять в пустоту, и взвешивание последствий доставляло мне беспокойство.