Я стояла перед дверью квартиры. Квартиры, в которой ещё так недавно жил мой брат, и дверью, которая только что захлопнулась передо мной.
– У моего сына нет отца, а, значит, нет и тёти, – выпалила Галина перед тем как с шумом закрыть дверь перед моим лицом.
Нет, честное слово, я не стала бы говорить Гале, что с уходом Гриши для Антона ничего не изменится в отношениях с отцом. Зачем говорить то, во что сама не веришь. Мне хотелось бы ей сказать, что сын не может стать бывшим. Ну, для нормального человека не может. А брат мой человек нормальный. Впрочем, и этого говорить бы я не стала. Я пришла к Антону. Сжать его маленькую ручку, спросить: «как дела, лучший друг?» услышать родной звенящий голосок… Именно это мне сейчас казалось важнее всего на свете.
Потому что кому дано ответить на вечный вопрос: «кто виноват?», Гриша? Не пошёл бы ты со своей любовью! Рита? Эгоистка, блин! Я? Не привела бы эту чёртову Риту тогда к нам домой, ничего бы и не случилось.
Получилось так. потому что не получилось по-другому. Антоша не должен потерять из-за случившегося ни капли любви! ни капли.
Я протянула руку, нажала на звонок. Дверь открылась мгновенно.
– Милена, мне, знаешь ли, без сопливых скользко.
– Галя…
– Ещё раз явишься, даю тебе слово, я подам объявление на продажу квартиры. Переедем с сыном, чтобы забыть навсегда о вашей семейке.
И добавила перед тем, как снова захлопнуть дверь:
– И матери своей это передай.
* * *
– Здравствуйте, приехали! А ты что это вся зарёванная?
И в самом деле, пока я спускалась на первый этаж, чтобы привычно укрыться от всех невзгод в обществе Ромки, в его семье, в его квартире, я не сдерживала слёз. Плакала без всхлипов, просто солёная вода обильно стекала по моим щекам.
– Тётя Таня, А Рома дома?
– Куда он денется? – проворчала Ромкина мать, – дома, заходи.
– И впрямь, куда?
Услышав возмущённый голос друга, я невольно усмехнулась.
– Милена, я лишь случайно дома. Матушка меня только сегодня утром уже два раза успела сгонять в магазин.
– Молчал бы! Почтительный сын уже и в третий раз бы давно сходил…
Сидя за столом на кухне, с детства по-домашнему родной Ромкиной кухне, я рассказывала о причине своего горя.
– Даааа, – протянула тётя Таня, раздался щелчок зажигалки, по кухне поплыл запах сигарет, – кто бы подумал, что Гриша, мамина гордость, золотой мальчик и бл-ом окажется.
– Галину жалко, – проговорил дядя Витя, – для неё сейчас мир рухнул. Ты не обижайся на неё, Милена.
– Я не обижаюсь, ни в коем случае. Мне просто не хватает Антона.
Мне хотелось, чтобы что-нибудь сказал Ромка, но он молчал.
– Галку, конечно, жалко, – голос тёти Тани не допускал возражения, – но использовать ребёнка как орудие мести, не подпускать к нему бабушку и тётю, – это скотство. Она ж и мальчонку этим наказывает ни за что, ни про что.
Снова щелчок зажигалки. Дыма в кухне стало ещё больше, открытое в Питерское лето окно не спасало положения. Тётя Таня дотронулась до моей руки:
– Возьми, расслабься.
– Что?
Сначала не поняла и только потом сообразила. что тётя Таня вложила мне в пальцы сигарету.
– Тань, ну ты уж совсем. Чему девчонку учишь? – возмутился дядя Витя.
– Заткнись, любимый. В наше время девчонки с 13 лет давно всё умеют.
Мне стало стрёмно. Курить я не умела и учиться не собиралась, но… почему не попробовать, если предлагают.
Я поднесла сигарету к губам, Соснула дымящуюся трубочку. Кроме противного вкуса на губах ничего не почувствовала.
– Не умеешь, вижу. Ты сперва втяни дым, потом вдохни. И кто ж так сигарету держит, милая?
Моя «наставница» что-то поменяла в моих пальцах и сигарета оказалась между указательным и средним.
– А вот сюда пепел сбрасывай.
– Я втянула дым, как велено, вдохнула.
В лёгких что-то сжалось-Сжалось-сжалось.
Для того, чтобы разжаться, расцвести через пару секунд в голове.
– Светка тебе голову оторвёт и будет права.
– Не слушай ты этих мужиков, Милена. От них-то только и проблемы все.
А Я и не слушала. Мне было хо-ро-шо.
Я снова поднесла сигарету к губам. В этот момент меня сильно взяли за запястье.
– Прекрати!
– Рома, ну ты чего?
– Я очень надеюсь, Милена, что больше никогда не увижу тебя с сигаретой и вот с таким дебильным выражением лица.
Друг редко позволяет себе говорить со мной в подобном тоне, но когда позволяет, лучше не возражать, потому что это означает, что он очень зол.
– Дискриминация женских прав, – констатировала тётя Таня, но, насколько я поняла, тоже погасила сигарету.
– Не переживай, Милена, Галя успокоится, поймёт со временем, что обделяет собственного ребёнка. Ты должна её понять и просто подождать.
Рома мягко дотронулся до моих волос.
– Конечно, поймёт, – поддержал дядя Витя, – а годика через два-три, глядишь, тебе и не до племянника станет, своих нарожаешь.
Представив «своих» на руках, в коляске, цепляющихся за юбку, я рассмеялась, а про себя подумала, что картинка вообще-то довольно привлекательная. На землю спустила тётя Таня:
– Ты Витя, как скажешь, хоть топись, хоть вешайся. На фиг слепой девушке дети?
– Милене нужны дети, – возразил дядя Витя, – Пока молодая, порадуют, когда состарится, помощники будут.
– Ерунда какая, – гнула свою линию Ромина родительница, – вот, посмотри, в животном мире инвалиды не размножаются. Здоровые самцы не подпускают к самкам слабых, а у больных самок нет шансов прокормиться. Они просто умирают с голоду. Это естественная мудрость природы.
Меня передёрнуло. А заодно и сердце защемило от жалости и чувства солидарности к больным самкам, к числу которых меня сейчас вот так влёгкую отнесли.
– Мама, что с тобой сегодня?
Рома сказал это тихо, почти шепотом.
– Всё-таки человеческий мир от животного чем-то да отличается. Если бы все рассуждали как ты, Процесс эволюции давно пошёл бы вспять. Если для людей приоритетным станет не ум, душевные качества, глубина внутреннего мира, а исключительно физиологические данные, в результате мы получим лишь отборных самцов и самок без намёка на интеллект, духовность и способности.
– Вот ты у меня очень умный, сынок, не в меру даже. Объясни мне, такой плохой и глупой, как слепая будет с ребёнком гулять, купать его, читать ему книжки?
– Мама, а из соседнего подъезда обращала внимание на женщину? Лена, кажется, её зовут. Ты часто видела её трезвой? А с одним и тем же ухажёром часто?
– При чём здесь эта оторва? Я совсем о другом говорю.
– Так у этой оторвы четверо детей. Ты задаёшься вопросом, как она их купает или читает им? Она сама книг, наверно, отродясь в руках не держала. И ты считаешь, что такая больше имеет права быть матерью, чем такая как Милена?
– Нет, я не считаю, но мы же о разных вещах говорим.
– Об одних и тех же. Я пытаюсь объяснить, что не здоровье или болезнь должны быть определяющим критерием для того, какими люди могут быть родителями.
